Автор рассказа – уроженец Столинского района, юрист. После президентских выборов молодой человек попал под раздачу силовиков и двое с половиной суток провёл в центре изоляции правонарушителей в Минске. То, что он там пережил, быстро не забывается.
Спустя две недели после случившегося, парню (имя, фамилия для редакции) невольно приходится оглядываться, смотреть, не идёт ли кто следом за ним. А подойдя к двери дома, перед тем, как повернуть ключ в замочной скважине, ещё с минуту прислушиваться, спокойно ли за дверью… Именно поэтому редакция Медиа-Полесье даёт ему возможность выговориться, не называя личных данных.
– Когда нам преподаватели в вузе рассказывали о верховенстве права, презумпции невиновности и независимости судов, я тихо смеялся. Я прекрасно понимал, в какой стране живём. И правоту моих сомнений испытал на собственном опыте.
В ночь с 10 на 11 августа меня и моего друга задержали недалеко от станции метро «Пушкинская». Мы ехали к нему на Курасовщину. Он – к себе домой, а я планировал у него переночевать, потому что возвращаться в военный городок, где живу, было опасно. Омоновцы на улицах хватали всех подряд, избивали и закидывали в автозаки. Мы нашли водителя в пробке, который согласился доставить нас по адресу. Поехали. Оставалось совсем немного – повернуть в карман, чтобы вырваться из оцепления у станции метро. Но тут дорогу транспорту преградили вооружённые люди в форме защитного цвета. Стали закидывать всё вокруг гранатами, стрелять, открывать двери в машинах впереди нас, вытаскивать из салона людей и избивать. Я уже тогда понял, что, по всей видимости, если уеду отсюда, то только в автозаке. Один из силовиков посветил фонариком в окно нашей машины и с криком стал бить по стеклу, дёргать за ручку. Мы сказали, что выйдем сами. Водитель разблокировал двери. Мы с другом вышли через одну, сразу же подняли руки вверх, сказали, что сопротивляться не будем, мы ничего такого плохого не делали.
Нас тут же положили на асфальт лицом вниз, руки за спиной. Кто-то из силовиков поставил мне на спину ногу и так стоял. Все их действия сопровождались словесными унижениями, идиотскими вопросами типа «За кого голосовали?», «Перемен захотели?» и т.д. Потом нас приподняли, сказали, что мы малолетки, меня стали обвинять, якобы я стоял на передовой, бросал в них камни, коктейли Молотова. Затем поставили на колени, и самый здоровый силовик ударил меня в солнечное сплетение, чтобы я не смог дышать. Друга оставили на асфальте, а меня подняли и повели в сторону автозака, который стоял в конце перекрёстка. Там продолжили избивать по ногам, спине, ягодицам. Кричали, спрашивали, где вещи. Вытащили из карманов телефон, зарядное устройство, сигареты, ключи, бросили всё это на асфальт и растоптали сапогами. Потом закинули меня в автозак, в так называемый стакан. Там было место для троих, а нас туда поместили 5 человек. Брызнули из газового баллончика, чтобы мы не могли нормально дышать.
Машина ещё какое-то время стояла. Я слышал, как силовики между собой переговариваются. Один среди них вроде даже нормальный был, потому что сказал своим коллегам: «Перестаньте его бить». Я даже удивился этому. Потом нас везли куда-то минут 15, словно мешки с картошкой. На каждом лежачем полицейском подпрыгивали и ударялись головой в потолок. Окон в машине не было, дышалось с трудом. Из автозака я выходил первым. Перед нами был выстроен коридор из омоновцев и нас сквозь него провожали к стене. Их стояло человек 20 и каждый считал нужным тебя ударить. Нас били, пока мы бежали, били, когда мы падали, били, когда мы поднимались и снова бежали. Голову поднимать нельзя было, иначе получишь удар и навсегда останешься инвалидом первой группы.
Положили на пол, стали опрашивать: фамилия, имя, отчество, место работы, адрес проживания и т.д. Всё это сопровождалось криками, дикими воплями… Потом подняли и через такой же импровизированный коридор из сотрудников ОМОНа погнали на первый этаж здания. Позже я узнал, что это был ЦИПа на Окрестина. Там длинный коридор, красная линия на полу. Нас поставили вдоль этой линии на колени головой к полу, руки за головой. Один из надзирателей, словно, эсэсовец ходил за нашими спинами, громко топал, выгибал резиновую дубинку и спрашивал, кто тут из нас оппозиционер. У одного из задержанных ребят в личных вещах нашли канцелярский нож и беспощадно избивали его минут пять.
Потом положили всех на пол. Подо мною оказалась огромная лужа засохшей крови, мне пришлось в неё лечь. Приказали достать шнурки из ботинок, отдать личные вещи. Я снял часы, которые были у меня на руке, вытащил из кармана двадцать рублей, бросил всё это в мусорный пакет, который без какой-либо описи унесли в неизвестном направлении. Фамилию при этом никто не спрашивал. Было ощущение, что попал в Освенцим, что наши вещи сейчас бросят в общую кучу.
Потом приказали раздеться догола. Некоторых нещадно били. Затем потребовали встать, взять одежду и бежать в направлении, которое указали. Мы спустились вниз по лестнице и оказались в прогулочных двориках. Это помещения размером 7х4 метра из голого бетона, вместо крыши – арматура и металлическая сетка. Там поставили голых на колени, руки – за голову. Двигаться запретили, разговаривать – тоже. Некоторые пытались приподнять голову, но на них сверху сразу же выливали ведро воды. Постоянно угрожали избиением.
В таком положении мы простояли часа два, пока помещение полностью не заполнилось задержанными. Их сюда постоянно подвозили. Затем нам разрешили одеться и поставили у стены. С руками за спиной, глядя на бетон, мы простояли до 14.00. Ни спать, ни сидеть, ни двигаться нам не позволялось, а переговариваться – тем более. Когда охрана уходила, мы позволяли себе присесть. Но если слышались какие-то шорохи, скрипы, тут вскакивали и выстраивались вдоль стен.
Если кто-то звал врача, к нам приходила женщина полтора метра ростом, тёмненькая. Если бы я её увидел в другом месте, никогда бы не подумал, что она может себе такое позволить. У одного парня был сломан нос и разбит глаз, даже не было куска века на нём. А на лбу хорошо отпечатался след от сапога. Ему стало очень плохо. С него всё текло, откуда только можно. Мы позвали врача. Она пришла и спрашивает: «Что с тобой, сука?».
– Меня тошнит.
– Снимай штаны, блюй в карман.
Омоновцы, персонал ЦИПа в Окрестино были уверены в том, что все мы на 100 процентов участники массовых беспорядков. Нам не давали ни воды, ни еды. Туалета тоже не было. Мы просили воды и нам лишь под вечер дали 2,5 литра на 43 человека. Потом привезли пачку протоколов. Снова всех поставили на колени. У некоторых они напоминали фарш, было жалко смотреть на них, но их все равно заставляли стоять на коленях и руками за головой. По одному вызывали в коридор, заставляли подписывать протокол. Я, несмотря на то, что по образованию юрист, сразу всё подписал, понимал, что в этой ситуации что-то доказывать или не соглашаться было бессмысленно. Нам чётко сказали, если мы соглашаемся – получаем 10 суток ареста или штраф, не соглашаемся – тогда п…..ц. Читать протокол не разрешалось. Я увидел в нём только статью 23.34 Кодекса об административных правонарушениях. И понял, что это уже неплохо. Лишь некоторые из нас не подписали протокол.
Дальше наступила холодная ночь. Среди ночи один из омоновцев приказал нам лечь пластом на бетон, руки держать за головой. Таким образом я заработал на выходе бронхит. Ночь была ужасно холодной. Взрослые мужики грелись, словно, пингвины, прижимаясь друг к другу.
На следующий день нас судили. Моё дело рассмотрели за одну минуту. Решение, как я полагаю, было уже готово и распечатано.
За весь день нам дали на всех только три литра воды. Дело шло к третьей ночи. Вечером нас закинули уже в настоящую камеру. В камере для шестерых находилось 33 человека. Дышать было тяжело, со стен стекал конденсат, как будто дождь недавно прошёл. Окно открыть нельзя, вентиляция не работала. Спали как придётся: по кроватями по два человека, на кроватях первого яруса – по трое, второго яруса – по двое, остальные – на полу. Передвигаться по камере не представлялось возможным, весь пол был устлан телами.
В то же время, у нас, наконец-то, появились вода и туалет. Впервые за двое с половиной суток я смог сходить в туалет. А до этого времени всем предлагалось «ходить под себя». Приходилось терпеть. Появление воды и туалета на тот момент выглядело роскошью. В таких условиях мы провели третью ночь.
Наутро надзиратели назвали мою фамилию и в группе из 120 задержанных и наспех осуждённых перевезли в Слуцк. В здешнем ИВС, который был создан на базе бывшего ЛТП, к нам уже нормально относились, на колени не ставили, кормили, даже сигареты ребятам давали, книги приносили. Я там всего сутки пробыл, потом меня выпустили.
Похожее довелось пережить и моему другу. Его и других задержанных вывезли за МКАД, там для них устроили такую же «культурную программу», после чего оформили протоколы в каком-то РОВД, осудили и отправили в Жодино. Освободили его на 12 часов раньше меня.
В сравнении с другими, я ещё легко отделался. У меня больше 10 ушибов, гематомы. Я просто молчал, когда меня избивали, не издавал ни звука. Я видел, что силовиков страшно раздражают крики их жертв.
Мне врезались в память их фразы: «Вы – угроза для общества», «Вас п….ть – одно наслаждение».
После освобождения я поехал в Минск, чтобы обратиться с заявлением в Следственный комитет, снять побои, обжаловать решение суда. В заявлениях подробно описал всё, что происходило со мной, рассказал о побоях, пытках и т.д.
К следователю меня пока не вызывали. Слишком большой поток заявлений сейчас идёт в Следственный комитет.
После случившегося я сделал вывод, что садизм, фашизм не вымерли, они действительно есть, даже в нашем «европейском» государстве. Надеюсь, что справедливость восторжествует и суд над сотрудниками МВД, позволившими себе издевательства над людьми, будет напоминать Нюрнбергский процесс. Хотя 100-процентной уверенности в то, что они понесут наказание, на самом деле нет. Их слишком хорошо прикрывают…
