Лариса Малышева (девичья фамилия Волчек, по второму супругу — Шарова) с 1970-х по 1990-й работала художницей по металлу в минском художественном комбинате. Её работы были на стыке дизайна и монументального искусства. Художница оформила большое количество объектов в Минске и на территории Беларуси – в основном это были интерьеры фойе и залы ресторанов, театров, санаториев, магазинов.

Своими воспоминаниями о детстве на Полесье Лариса поделилась с исследовательницей Екатериной Рускевич.

– Я выросла под Пинском. Там было хорошо, знаете почему?

– Потому что это Полесье.

– Да, это Полесье. Я родилась в деревне Сачковичи, брат и сестра родились в Ставке. Потом папу переслали в Лемешевичи, и мы жили там. Мы ничего толком не знали про эти места, только помню из детства, как многие люди говорили по-польски. В 1939 году объединили Западную и Восточную части Беларуси. И почти сразу же война началась, люди не ориентировались, на каком они свете. Маму и папу специально туда отправили. Мама была учительница. Папа был участковым. После войны вся округа кишела бандеровцами, граница с Украиной проходила в сорока километрах. Папа еще молодым был, 1925 года рождения, его ранило под Варшавой, он получил вторую группу инвалидности, которую всю жизнь скрывал.

Лемешевичи было такое сильно развитое местечковое место: площадь, магазин, второй магазин, построили клуб. На Спас и Пасху проходили ярмарки. Люди приезжали в Лемешевичи со всей округи и на лошадях привозили свое богатство.

Весной озеро и речка разливались — это было очень красиво. И вот, когда вода все заливает, становилось слышно все-все, что на другой стороне происходило. Когда церковь звонила, звук раздавался эхом над водой. Я рисовала эту церковь через речку. Очень много этюдов сделала. Все рисунки я раздала, думала, что я еще лучше нарисую. А как же мечталось, даже сидя в этом глухом месте, можно было представить себе море, волны, дюны, прибой.

– Сильно чувствовалось польское влияние в Лемешевичах?

–  Сильно, очень сильно. Раньше там были исключительно польские школы.

В центре села стоял костёл, дальше православный храм и синагога. Святое озеро как будто разделяло село на две части – для шляхтичей и для мужиков. Когда папа приехал, мы поселились там, где мужики. Ему понравилось, что рядом есть речка, мост. Потом, когда скомпоновали все хуторские земли в один колхоз, хуторяне приехали жить сюда, на нашу сторону. И эту сторону тоже зауважали. А шляхтичи так и остались на той стороне.

– В местечке были евреи, или после войны никого не осталось?

– Я не знаю, я ни одного еврея не видела. Но наша начальная школа, оказывается, была в синагоге. А я и не знала, что я в синагогу хожу.

– Когда вы начали рисовать?

– С самого детства. Моя мама была большая рукодельница. Я очень внимательно смотрела за ее вышивками. Маме нравилась какая-то вышивка, она чертила квадраты и по квадратам переводила. А потом я сама из учебника с портретами Чехова и Пушкина квадратами портрет перечерчивала, и у меня получалось. Но родители не очень любили, когда я рисовала. У нас хозяйство было большое, мама на работу за шесть километров ходила, папа по работе в разъездах постоянно. А она тут сидит и рисует. Мои эти развлечения никто не понимал, только ругали, отбирали бумагу, и для меня это была трагедия. Для меня до сих пор белый лист бумаги — это всё.

Я про себя затаила эту мечту и мечтала, что я буду рисовать. В школе все знали, что я хорошо рисую, к 7 ноября, 1 или 9 мая меня снимали с уроков: плакаты рисовать и оформиловкой в сельсовете заниматься. В восьмом классе мы приехали в Минск на экскурсию, и когда проезжали мимо Театрально-художественного института, учительница по русскому языку и литературе сказала: «Лариса, смотри, здесь ты будешь учиться».

Полный текст интервью опубликовал портал colta.ru.