«Мама взяла себе дочку»

– Родилась я в 1922 году, в Дятловичах. Родительский дом был около станции. Жили на хуторе. У родителей было всего 12 детей, но все умирали, один за одним. Остались я, сестра Катя и брат Вася. Я была у родителей десятым ребёнком. Трое только нас осталось из двенадцати.  

Но до моего рождения мама взяла себе девочку. Она мне рассказывала эту историю. Ехали уже отслужившие солдаты через деревню. А с одним солдатом ехала девушка с маленькой сестричкой. Их родителей убили на фронте. Мама увидела сестёр, а на тот момент уже пятеро детей у неё умерло. И она попросила отдать маленькую девочку ей. А тот солдат лошадь остановил и спрашивает: «А вы точно возьмёте? Только бы взяли, мы с удовольствием отдадим». И отдали. Только спросили, где мама живёт, чтобы они могли приехать навестить девочку. Ей было 4 годика, звали её Акулина. Папа тогда приехал с работы, а мама и говорит: «Я себе уже девочку купила». Он обрадовался (улыбается). При Акулине ещё много детей умерло в семье, а она росла и помогала родителям, меня растила, сестёр и брата.

– Из детства ничего особо хорошего не запомнилось, в школу не ходила, – рассказывает бабушка Настя. – Если бы пошла в школу, то что-то больше понимала бы и знала. Детство моё при Польше было. Но в школу меня не пустили, из пяти соседских домов никто из детей в школу не ходил. Все дома были, играли в «цурки». А чего не пустили в школу, до сих пор не понимаю. Учительница нас звала, мы с детьми из школы играли в перерывах, она нам песни пела на польском. Песенки те помню наизусть и сейчас знаю. И мы завидовали этим детям.

Когда мне исполнилось 14, я пошла работать – с моими ровесницами деревья садили. Работала позже на железнодорожных путях, полола полосу, потом шпалы подбивала.

«Ты мне писем не пиши…»

– В 16 лет познакомилась с Саввой, – говорит Анастасия. –  Он служил в Польше, приехал в Дятловичи в отпуск. Я с подругами была в клубе на танцах, и он туда пришёл с друзьями. Савва как зашёл, я на него глянула и подумала: «Вот бы такой парень меня замуж взял». Я танцевала, а он с друзьями сидел и наблюдал за всеми. Один из друзей знал меня, подозвал присесть. Я спрашиваю, чего не танцуют, а они и отвечают «Нам в армии своих танцев хватает» (смеётся).

Савва спросил, есть ли у меня кавалер, а у меня не было никого. Собрался меня провожать, спросил, далеко ли живу. А я и говорю: «Далеко, ты не дойдёшь» (смеётся). Он всё же провёл меня, но всю дорогу расспрашивал – действительно нет ли у меня никого.

Ему ещё полгода службы оставалось на тот момент. Прощаясь, он мне сказал, что письма будет слать, на что я ответила: «Если я скажу тебе, то ты общаться не захочешь – я же неграмотная. Ты мне писем не пиши, как я их читать-то буду? Я же не умею». Тогда он поручил брату своему, Павлу, за мной присматривать.

Как пришёл из армии, то сразу пошёл работать, вагоны грузил. А вскоре и посватал меня. Хоть и много было парней, а мне он больше всех нравился. Я и сейчас думаю, почему так получилось, что именно он. Савва на 8 лет старше меня был.

Приданого у меня не было, тогда ничего купить нельзя было, а надо же куфар наполнить чем-то. Переживала за это очень.

Мы пошли к священнику, а тот посмотрел в метриках, что мне только 16, и отказал нас венчать. Савва просил ещё от своего возраста отнять и к моему прибавить, чтоб только пожениться, тот разрешил (смеётся). В итоге решили подождать 14 февраля, моего дня рождения. Как исполнилось 17, буквально через пару дней мы и повенчались.

«Застрочил автомат – и все полегли»

– Я была беременна Марийкой, первой дочкой, когда пришла беда. Мы собирались дом строить, рядом с этим, в котором сейчас живу. И однажды Савва работал во дворе, к стройке готовился. Меня дома не было, но люди сказали бежать быстрее домой, так как в Бостыни немцы людей расстреливали, уже на Дятловичи идут. Деревню оцепили шеренгами солдат, во все дворы заглядывали. Я побежала домой.

Прибежала и говорю: «Савва, беги в лес, немцы идут». Он отказался, ещё и посмеялся, что я боюсь так. Я ему снова говорю: «Тогда ложись под кровать, я накрою её покрывалом сверху до пола и не видно будет». Он опять отказывается. Сел на кровать, а тут и немец в дом заходит. Там был и мой отец. А немец увидел отца и говорит: «Пан, когда я из дома выйду, вы – бегом на чердак, а то будет «пух-пух», и пальцем показывает, как стрелять будут. И ушёл. Я смотрю, а Савва из комнаты уже вышел. Тут и немцы другие во двор заходят.

Его и забрали, как был – босого, грязного после работы. Я надеялась, что их куда-то повезут, что не убьют. А людей согнали, поставили в три шеренги по 19 человек. Я следом бежала ещё с одной женщиной, за нашими мужьями, нас прикладом немец один всё гнал оттуда подальше. Застрочил автомат, и все полегли. А немцы сели в поезд и уехали, рядом с железнодорожными рельсами это всё было. Так война забрала у меня мужа.

Всего мы с Саввой прожили 5 месяцев и 2 дня. Похоронен Савва в братской могиле, где сейчас переезд железнодорожный на Дятловичи. Меня свёкр и свекровь не отпустили домой, к родителям, просили жить с ними. Спросили меня, буду ли я жить с Павлом, братом Саввы. А мне не хотелось уже замуж.

Меня потом сватали вдовцы с сыновьями, но я не хотела – не хотела претензий, что дочку больше буду любить, чем его сына. Отказывала, пошла бы за любого, но бездетного, чтобы потом никто не попрекал.

По прошествии времени всё же вышла замуж за Павла. Его тоже на войну забирали, хоть у него одного глаза не было, он в детстве его ещё из-за болезни потерял. Недолго на фронте он был – год и три месяца. В конце войны его забрали только, до Берлина он дошёл. Как сейчас помню, привёз из Германии скатерть, две наволочки на подушки и туфли мне со шнуровкой (улыбается).

С Павлом я прожила 47 лет. Его не стало 26 лет назад, после болезни.

«Я – богатая бабушка»

– Считаю, что сейчас, в наше время, жить лучше всего. При Польше трудно было. Поляки очень бедно жили, так, как и мы. Но они с нами дружили, добрые люди были. С детьми их мы всегда вместе были. На Щодрики ходили, как сейчас помню, два раза – на наш, и на их праздник.

Поляки не занимались торговлей, только евреи. Помню, мы в Лунинец всегда пешком ходили, за покупками.

Как поляки отступали – мы очень боялись. Они, когда уезжали, то в каждый дом зашли, попрощались со всеми.

После войны всё выжжено было, одно поле. Потихоньку потом всё отстраивали, работы много было. А при советском союзе тоже не было ничего, невозможно было найти необходимое. Даже колёс не было, чтобы тот же воз сделать. Жили плохо.

Когда работала, я ездила и в Москву, и в Ленинград, на Украине была. Я была звеновой, и, благодаря этому положению, своему ездила. Всю жизнь работала, пока глаза видели. А сейчас уже 6 лет, как полностью ослепла.

У меня четверо детей. Помимо Марии, у нас с Павлом было ещё трое детей – Лена, Катя и Коля. Сейчас Катя с мужем здесь живёт, Лена и Мария в Лунинце, а Николай в Минске. У меня 8 внуков и 13 правнуков. И даже 3 праправнука. Я – богатая бабушка (улыбается).

У меня была золотая свекровь, всех детей наших растила. Я ни в одном декрете не была. Пришла, покормила деток и снова работать.

В одном доме я прожила почти всю жизнь, похоронила родителей, свёкра со свекровью. Из братьев и сестёр сейчас тоже никого уже в живых нет. Хорошо, что живу с дочкой и её мужем.

А чего мне столько жить назначено – сама не знаю. Такой жизни никому не пожелаю, до таких лет, если здоровья нет. Если бы у меня зрение было, то жить хорошо бы и до ста лет, и больше. И главное, чтобы рядом близкие были…