В сентябре 2016 года во время тушения склада на востоке Москвы погибли сразу восемь пожарных. До сих пор на многих пожарных машинах столицы есть наклейки: шлем, два топора и надпись «Вечная память героям. 22.09.2016». Сейчас идет суд над руководителями тушения этого пожара Дмитрием Ширлиным и Сергеем Барсуковым. Родственникам погибших их вина кажется очевидной, среди пожарных нет единого мнения. Одни говорят, что гибель товарищей — на совести начальников, другие считают их невиновными и требуют оправдать. Третьи — в основном, начальники — выносят на обсуждению идею: а должны ли руководители пожарных отвечать за гибель подчиненных, если на пожаре — как на войне? Спецкоры «Медузы» Кристина Сафонова и Максим Солопов разобрались в истории самой массовой гибели московских пожарных за последние 70 лет.
Вечер 22 сентября 2016 года полковник Дмитрий Ширлин проводил на службе. На следующий день в Москве начинался фестиваль «Круг света», и 38-летний начальник пожарно-спасательных сил московского управления МЧС Ширлин готовил необходимые документы для руководства.
Ширлина отвлек звонок оператора дежурной части Елены Моисеевой. Она начала докладывать о пожаре на востоке города, Ширлин ее перебил: «Я в курсе, там какой-то… цветы эти…» Моисеева все же уточнила: на Амурской улице горит склад площадью 200 на 80 метров и высотой 10 метров, источник — пластиковая продукция, в том числе искусственные цветы. Очаг возгорания приехавшие по вызову пожарные пока не обнаружили.
Ширлину это не понравилась; склад горел уже около часа.
— Ну что же вы так не активно воюете? — возмутился он.
— Ну вот так вот. Штаб туда поехал.
— Штабец? Активным наступательным маневром, как говорится? — отреагировал Ширлин.
— Ну они сейчас приедут и все сразу потушат, — уверила Моисеева.
— Ворвутся пусть в квартирку, там в эту, увешанную цветами, — скомандовал полковник. И попрощался.
Но Моисеева перезвонила через несколько минут и сообщила, что пожару присвоили второй из шести ранг сложности. Ширлин отложил документы по «Кругу света» и поехал на Амурскую улицу.
Пожар был «обычный, рутинный», рассказывает «Медузе» участвовавший в его тушении пожарный Андрей (он попросил не называть его фамилию). Никто не мог подумать, что на складе с пластиковыми цветами и ритуальными венками за считанные секунды погибнут восемь пожарных. Даже люди, обязанные думать об этом.
«Он рвался в бой. Не из робкого десятка Саша был»
Участок размером более 20 гектар в начале Амурской улицы АО «Виктория» получило в аренду в 1993 году. Когда-то — с середины 1950-х — расположенными здесь складами пользовалось Бауманское плодоовощное объединение. В огромных одноэтажных постройках в оптовых объемах квасили капусту, солили огурцы и помидоры, делали овощные и фруктовые маринады.
В 2006 году департамент продовольственных ресурсов правительства Москвы присвоил бывшей овощебазе статус городского распределительного центра, и уже «Виктория» снабжала фруктово-овощной продукцией детские сады, школы, больницы и магазины. Но со временем склады заняли новые арендаторы: поставщики тканей, спортивных товаров, алкогольных напитков и строительных материалов.
С 2013 года помещение в одном из строений «Виктории» — девятом — снимала компания «Маттиола», торгующая ритуальными товарами для кладбищ. 22 сентября 2016-го в «Маттиолу» пришла крупная партия пластиковых цветов. В конце рабочего дня сотрудница компании Ирина Колесниченко осталась в девятом строении одна — оформляла поставку.
Около в 17 часов она вышла в коридор и увидела, что с потолка летят искры. Свет замигал и пропал. Колесниченко предположила, что дело в проводке (ее показания из обвинительного заключения есть в распоряжении «Медузы»), взяла вещи, выбежала на улицу и сообщила об искрах сотрудникам «Виктории», которые вызвали пожарных. Вскоре из дверей склада пошел густой черный дым.
Первая пожарная машина приехала в 17:30, через девять минут после звонка в дежурную часть. Колесниченко показала пожарным на плане, где видела искры. Но «фактически тушить» склад, по ее словам, начали только через два часа.
Позже на допросах пожарные объясняли, что из-за сильного задымления не сразу нашли очаг возгорания. Обнаружить его удалось только в начале седьмого. К этому времени огонь уже интенсивно распространялся, росла температура, становилось больше дыма. Проход пожарным к очагу осложняло и то, что коридор был загроможден венками и цветами.
Когда в 19:30 на Амурскую прибыл Ширлин, огонь охватил уже 500 квадратных метров склада. Как старший по должности, Ширлин взял руководство тушением на себя, став уже пятым по счету РТП на этом пожаре. Начальником штаба, то есть вторым после РТП человеком на тушении пожара, был 40-летний подполковник Сергей Барсуков из дежурной службы пожаротушения московского ЦУКС.
Пожар разбили на четыре участка, последний — на крыше — около семи вечера организовал Юрий Жуковский, руководивший тушением пожара до приезда Ширлина. В это же время пожарные начали сообщать в штаб тушения пожара, что из вентиляционного короба на кровле вырывается пламя, а с крыши местами капает битум.
«Отблески пламени» из вентиляции увидел и Ширлин. Вернувшись в штаб, он распорядился увеличить количество пожарных на кровле. «Необходимо было отстоять то, что еще не горело, и все силы сосредоточить там», — объяснил Ширлин в суде. Руководителем участка на крыше по его распоряжению стал полковник Александр Юрчиков. В том числе из-за его опыта, уточнил Ширлин: на тот момент 44-летний Юрчиков проработал в МЧС полжизни, был среди прочего награжден двумя медалями «За отвагу на пожаре» и нагрудным знаком «За заслуги».
Жуковский рассказал следствию, что, выполняя указание Ширлина, он «подводил нескольких пожарных (не помнит, кого именно — прим. „Медузы“) к Юрчикову и говорил, что они должны работать с ним на крыше». Сколько человек оказалось на четвертом участке, достоверно не известно. Одни пожарные, работавшие в тот вечер на Амурской, называют цифру 20, другие — 40.
В начале девятого Ширлин почувствовал резкий запах. «Штаб пожаротушения, побросав всю документацию в штабной стол, перемещался (так в показаниях — побежал, прим. „Медузы“) к выходу с территории склада. Я побежал туда же. Говорю: „Сереж [Барсуков], что случилось? — Там аммиак шурует с трубы“», — рассказывал позже полковник.
Наличие аммиака на складе для пожарных стало неожиданностью. Но запах быстро исчез, случившееся списали на то, что небольшое количество аммиака могло выйти из находящегося на складе компрессора. Ширлин в суде сказал, что аммиак точно был и под «аммиачное облако» на крыше попал Юрчиков. Ширлин видел, как пожарные помогли тому спуститься по лестнице и подвели к дежурившей машине скорой помощи. Врачи осмотрели пожарного, дали ему подышать кислородом и отпустили.
«Когда я подошел к скорой помощи, Александр Васильевич уже одевал боевую одежду обратно, — рассказывал в суде Ширлин. — Я ему сказал: „Я отпускаю тебя с пожара, это не твой округ, и разрешаю тебе отсюда убыть. Я переназначу нового начальника участка“. Но Юрчиков сказал, что чувствует себя нормально и идет на крышу. Он рвался в бой. Не из робкого десятка Саша был».
Меньше чем через полчаса Александр Юрчиков и семеро его товарищей сгорят заживо.
«Я поворачиваюсь, падаю, смотрю — крыши уже нет»
«Мы понимали, что очаг где-то рядом. Но ничего не видно, темно. И ползком пытались. Дойти было невозможно», — рассказывает «Медузе» пожарный Юрий (он попросил не называть его фамилию). Примерно с шести вечера его звено работало на самом дальнем от штаба участке, с восточной стороны здания.
На второй или третий заход Юрий почувствовал, что сверху падает «что-то мелкое». О частичных обрушениях внутри склада он и другие пожарные (лично и по рации) сообщали на пост безопасности и главному на этом участке — подполковнику Михаилу Кутузову. Но их все равно отправляли внутрь склада.
«Нам дают указание, мы его выполняем. Тут полное доверие к руководству, что они знают, куда нас посылают», — говорит Юрий. Но признается, что заходить на склад было страшно: даже у входа в здание он слышал, как внутри что-то падает, «какие-то хлопки». «Мы уже поняли, что пора отсюда уходить, — продолжает Юрий. — Но приказ сначала выполняется, потом обсуждается».
Одними из последних на склад заходили пожарные из 69-й части и 202-го отряда. Звено из 202-го отряда, в котором работал Денис Матвейчук, смогло дойти до огня, но почти сразу покинуло здание — с крыши стало «что-то падать», следует из показаний Дениса. Вскоре Матвейчука вновь отправили внутрь склада, и на улицу он выбежал только после того, как перед ним упали две плиты перекрытия. А в следующий заход упала еще одна плита, и на этот раз из-за этого Матвейчук поранил руку.
«Примерно в 20:30 с потолка упало уже что-то большое — настолько большое, что произошел тепловой выброс», — рассказали следователям двое пожарных из 69-й части, работавших внутри склада. Когда они выходили из склада, произошло еще несколько сильных тепловых выбросов. После этих сообщений главный по участку Михаил Кутузов запретил своим людям заходить внутрь склада.
Он также отозвал пожарных со своей стороны крыши — с нее они уже больше часа сообщали о том, что металлические листы кровли потемнели под воздействием высокой температуры. О своем решении Кутузов доложил по рации в штаб.
Вскоре на его участок пришел Ширлин. Он не стал отменять распоряжение Кутузова об отзыве людей с его участка. На различных частях кровли в это время продолжали работать люди: Ширлин не отменил и данное им раньше распоряжение об увеличении количества пожарных на крыше.
* * *
29-летний капитан Роман Георгиев приехал на пожар вместе с начальником своего управления Дмитрием Ширлиным. «Боевая одежда и снаряжение капитана Георгиева возились в моей служебной машине по его личной просьбе. То есть куда ездил я, туда ездил и он», — вспоминал Ширлин в суде.
Начальник штаба Барсуков отправил Георгиева на крышу склада. С ним на крышу поднялись полковник Александр Юрчиков и пожарные 59 части: старший лейтенант Александр Коренцов, прапорщик Павел Андрюшкин и старшина Павел Макарочкин.
Приказ отправиться на четвертый участок получил и 34-летний майор Алексей Акимов, начальник 46 части. С ним на крышу пошли четверо пожарных из 47 части, в том числе прапорщики Сергей Синелобов и Николай Голубев. На крышу размером с пару футбольных полей пожарные поднялись со стороны штаба — там огня не было. Горела восточная часть над участком Кутузова.
Работавший на крыше в одном звене с Голубевым и Синелобовым пожарный Андрей не слышал по рации приказ, что Кутузов приказал своим людям уходить. Было шумно, объясняет он: пожарные при помощи бензорезов делали отверстия в кровле для подачи в них лафетных стволов с водой. Андрей вспоминает, как вместе с товарищами подошел ближе к горящей части здания и начал вскрывать кровлю — рядом уже работали другие звенья.
Из чего сделана крыша склада и есть ли угрозы обрушения, пожарным, по его словам, руководство не сообщило. «Скажем так, никто не обязан [сообщать], — говорит Андрей. — Если есть угроза обрушения, нам говорят: „Аккуратней, со страховкой работайте“. А нас просто послали на крышу».
Огонь распространялся очень быстро, в кровле появлялись прогары. Чем больше приезжало на Амурскую пожарной техники, тем меньше был напор воды; на кровлю вместо нее решили подавать пену. Звено Андрея постепенно отступало в сторону штаба, но сам он не ощущал опасности. «Для меня это был не первый пожар, когда подо мной горела крыша», — объясняет он. Другие пожарные, напротив, позднее говорили следователям, что не чувствовали себя на крыше в безопасности, но полагались на руководство: «Начальники люди опытные, им виднее».
Для чего надо был держать людей на крыше горящего склада, в котором уже начались обрушения? Возможно, хотели быстрее потушить пожар, говорит Андрей. «В пожарной охране есть своя статистика <…> Допустим, в этом месяце потушили 10 пожаров, среднее время прибытия — 9 минут. Следующий месяц: пожаров столько же, но улучшилось время прибытия — 8 минут, — объясняет пожарный, — И каждый месяц эта цифра улучшается, а потом какой-то крупный пожар, вся статистика портится, и мы опять идем на уменьшение. Для чего нужна эта статистика, я вам сказать не могу».
Что происходит под кровлей склада, работающие на ней пожарные не знали. Но с других участков по рации докладывали о значительном увеличении температуры внутри склада и частичных обрушениях.
«Из-за сильного дыма что падает, было не видно, но по звуку и вырывающейся тепловой волне можно было предположить, что происходит обрушение здания», — рассказал на допросе пожарный Александр Козырев, работавший с западной стороны здания. По его словам, около девяти вечера заходить в здание склада им запретили.
«[Ситуация] изменилась в последний момент, когда уже было поздно», — вспоминает Андрей, — Я поворачиваюсь, делаю пару шагов, падаю, смотрю — крыши уже нет«. Он и работавший в его звене пожарный Лев Миронов смогли зацепиться за край кровли. Работавшие рядом с ними Сергей Синелобов, Николай Голубев и еще шестеро пожарных вместе с крышей упали в огонь.
Андрей говорит, что оставшиеся на крыше пожарные сбросили в очаг пожарный рукав, но он тут же сгорел: достали только ошметки.
* * *
Крыша с пожарными, как установило следствие, обрушилась в 20:50. Пожарный Юрий, с которым поговорила „Медуза“, в этом время стоял у восточного входа на склад. „Я понял, что что-то произошло, когда сначала дым стал заходить внутрь, потом пошел непонятный звук — как шипение, что ли. И тут же выброс… Высокая температура“, — вспоминает он. Тепловой волной его и сослуживца отбросило от входа, Юрию обожгло лицо.
Вокруг склада началась суета. „По рации кто-то кричал: „Дайте воду на нас!“, „Где вода?“ — вспоминает Юрий. — Я не понял, что происходит такое серьезное. Бывает, по рации просят „лейте воду на нас“, то есть в их сторону“. Крики продолжались секунд пять, говорит Юрий. Позже он узнал, что о воде просил один из провалившихся вместе с крышей пожарных.
Даже сами пожарные не сразу осознали, что произошло. Как рассказал на допросе пожарный из 50 части Игорь Комаров, когда оставшиеся в живых пожарные спустились с крыши на землю, полковник Жуковский (отправлявший людей на крышу) обвинил их в том, что „слишком медленно тушили“. Будто при слабом напоре воды можно тушить быстрее, оправдывался пожарный.
После обрушения крыши всех собрали на построение и перекличку. Юрий помнит, как один пожарный сказал ему, что люди на крыше провалились, другой — что среди пропавших его начальник, майор Акимов. „Я подошел к Кутузову и спросил, правда ли, что Акимов провалился. Он мне сказал, что ничего не знает. Но по его глазам было понятно, что уже все известно“, — говорит Юрий.
Спустившись с крыши, Андрей вместе с товарищами попытался пройти к месту обрушения и подать туда воду. „Там, где хотели пройти, на стене или на потолке, не помню, были трещины. Я так понимаю, побоялись, что если будем что-то ломать, упадет еще раз. Мы подали ствол в предполагаемое место, где можно вскрывать. На этом все закончилось“, — говорит он.
В суде Дмитрий Ширлин рассказал, что, услышав про обрушение кровли, лично отправился спасать подчиненных, но сделать этого не смог. О произошедшем Ширлин сразу доложил по телефону начальнику московского управления МЧС Илье Денисову. В 20:53 Денисов повысил ранг сложности пожара до четвертого.
На Амурской Андрей и Юрий провели всю ночь. Склад потушили только утром. „Наше отделение уже ничего не делало. Грубо говоря, нас как будто не пускали к этому пожару. Никто ничего не говорил, никто не подходил, никаких указаний не давал“, — рассказывает Юрий. Он говорит, что понимал — пропавших пожарных нет в живых, но смириться с этим не мог: „Надежда была, что где-то, может быть, они спрятались, что [их] найдут“.
Около восьми утра из завалов достали тела Александра Юрчикова, Алексея Акимова, Романа Георгиева, Александра Коренцова, Павла Андрюшкина, Николая Голубева, Сергея Синелобова и Павла Макарочкина.
Через несколько минут на сайте МЧС появилось заявление, что погибшие предотвратили „возможные тяжелейшие последствия пожара в Москве“. А именно, говорилось в заявлении, не допустили взрыва 30 газовых баллонов, слили более 60 килограмм аммиака, не позволив опасному веществу распространиться в сторону жилых домов, спасли сослуживцев, оттолкнув от центра крыши в момент обрушения, и вывели из горящего здания более 100 человек.
„Была семья, и вот ее нет. И жизни той нет тоже“
Татьяна Голубева говорит, что никогда не думала о том, что муж может не вернуться домой: „В Москве все-таки такие случаи [когда гибнут пожарные] можно по пальцам пересчитать“. В последний раз она видела Николая утром 22 сентября. Обычно Татьяна провожала его на работу, но в тот день осталась в постели из-за сильной боли в спине. „Я даже встать не смогла, его обнять или что-то ему сказать. Он уехал“, — вспоминает она.
Около девяти вечера Татьяне позвонила сестра мужа и рассказала про сильный пожар на Амурской улице. Татьяна забеспокоилась, когда не смогла дозвониться Николаю — он всегда брал с собой телефон. Несколько часов подряд Татьяна звонила в пожарную часть и коллегам мужа, но никто ей не мог ничего рассказать. Поэтому в половину второго ночи она поехала на пожар сама.
„Я думала, что приеду и найду его там, думала, может, с телефоном что-то. Мне хотелось успокоиться. Ребята [пожарные] потом уже говорили, что, когда я им позвонила, они уже знали, что Коля погиб“, — говорит Татьяна.
В ответ на вопрос: „Где Коля?“ один из сослуживцев мужа начал извиняться и отвел ее в штаб. Там уже работали психологи; они сообщил Татьяне, что Николая „больше нет“. Она не могла поверить в это и оставалась на пожаре до утра. „Меня отвезли к детям, — рассказывает Татьяна. — Следующие два месяца я не помню. Меня с дивана на диван переносили, я лежала, ревела, не могла в себя прийти“.
Говорить с детьми о случившемся Татьяна не может. »[Младший] очень тяжело перенес это. Со старшим, бывает, сидим, он начинает эмоционально что-то рассказывать. У него жесты, мимика, речь, повадки — как папа говорил. Я начинаю плакать, не могу остановиться«, — говорит Татьяна.
„Коля был всей моей жизнью. Я ему говорила: „Не дай бог, что с тобой случится, я не выживу без тебя“. У нас была огромная любовь. Мы хотели купить дом на реке, мечтали о чем-то, — продолжает она. — Это не передать словами. Вот как? Была семья, и теперь ее нет. И жизни той нет тоже и не будет никогда“.
* * *
Когда около 11 вечера по телевизору сообщили, что несколько пожарных на Амурской улице перестали выходить на связь, Лариса Лисеенко сразу поняла, что ее муж Роман Георгиев — один из них. „У меня даже сомнений не было, я знала, что он любит на крыше работать, — говорит Лариса. — Но почему-то я думала, что их найдут. Я все очень спокойно воспринимала“.
Должность Романа в московском управлении МЧС не предполагала выезды на пожары, но он сам вызывался на них работать, продолжает она: „Как мне объясняли другие пожарные, один раз попробовав побороться с огнем, ты уже не можешь отказаться, потому что чувствуешь свое превосходство над стихией“.
За мужа она не переживала, потому что знала, что он „безрассудно никуда не лез, чтобы погеройствовать“. Вместе с Романом они были восемь лет, через два месяца Лариса должна была родить их первого ребенка.
Ранним утром 23 сентября 2016 года Ларисе позвонила свекровь и сказала, что едет к ней. Лариса поняла, что случилось что-то плохое, но самое худшее, что она могла представить — Роман в больнице. Открыв дверь, увидела много людей в форме.
„Я восприняла все молча, не билась в истерике, не падала в обморок. Просто села на стул. Помню, будто я говорю: „Я ног не чувствую“. Потом понимаю, что мне никто не отвечает, и это у меня в голове“, — говорит Лариса.
Следующие полтора месяца она провела в дородовом отделении больницы. На похороны мужа по настоянию врачей не пошла.
„Он мне приснился на девятый день, — вспоминает Лариса. — Сказал, что ему нужны вещи. Я спросила зачем. А он: „Посмотри, у меня весь чемодан мокрый, я сам весь мокрый“. Говорят, это означает, что оплакивает большое количество народа. Нельзя так делать“.
„Полегче“ стало с появлением дочери Лизы, говорит Лариса: она родилась 12 ноября 2016 года. „Она — просто копия Ромы. Это было очень больно. Но сейчас я даже рада, что у нее его мимика, повадки какие-то. Он плавание любил очень, подводной охотой занимался. Она такая же — как рыбка, не боится воды“.
Лариса объяснила дочери, что случилось с отцом: „Я ей сказала, что папа был пожарным. Она знает, что произошла трагедия, и папа на небе. Но пока не понимает, спрашивает: „Как он на небе?““ Когда Лизе было около полугода, Лариса отвезла ее на могилу отца, и после этого снова увидела Романа во сне.
„Он мне рассказал, что они стояли там, где рельсы, ждали пока их поднимут, но их никто не поднял, — пересказывает сон Лариса. — Потом мне рассказали, что этот склад — старое овощехранилище, раньше туда заходили вагоны, и по центру были рельсы“.
От сослуживцев мужа Лариса узнала, что незадолго до смерти он действительно просил о помощи по рации. „Это самое тяжелое для меня, — говорит она. — что ему было больно, что он понимал все, что происходит“.
* * *
Гражданская панихида по погибшим прошла 27 сентября 2016 года во дворе Главного управления МЧС на московской улице Пречистенка. Под белыми шатрами стояли восемь покрытых красной тканью столов, на них — портреты пожарных и закрытые гробы.
„Прощание длилось очень долго. Шесть часов шла река из людей, прощавшихся с ребятами“, — вспоминает мать одного из них, Светлана Коренцова. Александр — ее единственный ребенок. И самый молодой из погибших, ему не было и 25.
О сыне Светлана говорит охотно и с гордостью: „самый лучший“, всегда первым просил прощения, „не отлынивал от помощи“, любил серьезные фильмы, сладкое и „погонять на мотоцикле“. „С ним всегда было весело, — говорит Светлана. — Рядом с ним я чувствовала себя более уверенной и защищенной“.
Отец и дед Александра — военные, но к желанию сына работать пожарным Светлана отнеслась „неспокойно“. Со временем тревога ушла, к тому же она видела, что Александру нравится его профессия.
За день до пожара на складе сын позвонил матери и сказал, что его планируют повысить с должности заместителя части до начальника: „Ему, конечно, было приятно. Но он не хотел на должность начальника. Саша не карьерист. Он хотел что-то усовершенствовать, улучшить. Хотел детей. Мы все этого хотели“.
* * *
Светлане Коренцовой о том, что сына больше нет, в ночь на 23 сентября сообщили несколько раз: муж, невестка, психолог МЧС. Светлана говорит, что не могла поверить в это и сразу „как бы забывала“ об этом: „Я и сейчас его жду“.
Ее муж Владислав Коренцов, узнав о смерти сына, уволился с работы. „Потому что и работа, и все потеряло смысл. Еда потеряла вкус. Жизнь потеряла интерес“, — говорит Светлана.
Во время панихиды на Пречистенке к Светлане подходило много пожарных и офицеров. В том числе и Владимир Пучков, тогдашний глава МЧС. „Пучков подошел к нам, и я вцепилась в него. Я ему не хамила, не посылала, на личности не переходила, но я спрашивала, почему они погибли“, — рассказывает Екатерина Коренцова, ставшая женой Александра незадолго до его гибели.
„Я помню, что я его [Пучкова] трепала, хотелось плюнуть в него, потому что он говорил какую-то речь и нес просто чушь. Но рядом были родители [Александра], и что-то меня остановило“, — добавляет она.
Перед собравшимися во дворике на Пречистенке глава МЧС повторил то же, что раньше озвучило его министерство: погибшие выполнили свой долг, „защитили жизни миллионов жителей города Москвы, предотвратив большую беду“. В ноябре их всех посмертно наградили орденами Мужества
„А что здесь спасали? Кошачий корм?“
Начальник московского управления МЧС Илья Денисов создал комиссию по расследованию случившегося на Амурской улице на следующий день, 23 сентября. Меньше, чем за две недели она пришла к выводу, что пожарные погибли „вследствие внезапного изменения обстановки на пожаре и обрушения кровли“. Действия руководителей тушения оценивать не стали.
В суде председатель комиссии (и бывший заместитель Денисова) Сергей Лысиков объяснил, это и не было задачей комиссии — она должна установить, что погибшие исполняли свои служебные обязанности и их родственники, таким образом, имеют право на получение страховки.
Расследованием гибели пожарных занялся Следственный комитет. Руководитель ведомства Александр Бастрыкин лично приезжал 23 сентября на Амурскую и повторил утверждение МЧС о том, что погибшие „ценой своей жизни предотвратили большую беду“.
По факту пожара завели дело о нарушении требований пожарной безопасности (часть 3 статьи 219 Уголовного кодекса). Руководить следственной группой Бастрыкин поручил ветерану комитета, генералу Владимиру Костину, известному расследованиями хищений в космическом центре им. Хруничева, аварий ракеты-носителя „Протон“ и аварии на кузбасской шахте „Ульяновская“.
Вскоре в СМИ появились подробности о сгоревшем складе и о владельце АО „Виктория“, ингушском предпринимателе и партнере семьи Гуцериевых Исраиле Осканове. Оказалось, что к его складскому комплексу у надзорных органов и раньше были вопросы. Последняя перед пожаром проверка МЧС в марте 2016 года выявила на складе 25 нарушений правил противопожарной безопасности, в том числе отсутствие автоматической системы пожаротушения. Устранить нарушения компания должна была до 1 ноября 2016 года.
Сентябрьский пожар был не первым на территории „Виктории“. „В 2011 году [второй обвиняемый по делу о халатности Сергей] Барсуков тушил пожар там в должности начальника штаба. Погибли пять гражданских лиц, которых нашли уже после ликвидации пожара, потому что информация о них не была предоставлена администрацией [„Виктории“]“, — сообщил в суде Дмитрий Ширлин. И добавил, что на бывшей овощебазе „доверять никому нельзя“.
„Я надеюсь, меня не сделают крайним. Мое руководство меня отстоит“, — сказал журналистам после пожара тогдашний инспектор пожарного надзора Сергей Коконов, проверявший склады „Виктории“. „Крайним“ он не стал, хотя к ответственности не привлекли и „Викторию“ с ее арендаторами. Как рассказал в суде Денисов, нефтяная компания „Русснефть“, основной собственник которой — семья Гуцериевых, выплатила компенсацию родственникам погибших.
За следующие два года в деле о пожаре так не и появилось подозреваемых. В мае 2018-го должность главы МЧС покинул Владимир Пучков, который активно защищал руководство московского управления: он лично докладывал версию ведомства президенту Владимиру Путину. Еще два месяца спустя следователя Костина в СК сменил Иван Чибисов.
„Мы побеседовали уже с новым следователем. <…> Он сказал: „Конечно, у меня есть вопросы. Буду вызывать заново всех“. Вызвал еще раз, передопросил“, — рассказала „Медузе“ Лариса Лисеенко, вдова погибшего пожарного Романа Георгиева. В декабре 2018-го Чибисов предъявил обвинение — уже по статье о халатности — Дмитрию Ширлину и Сергею Барсукову.
Лисеенко упрекает руководство МЧС в том, что все это время оно оставляло „в неизвестности“ семьи погибших. „Я даже не говорю про извиняться. Объяснить, что произошло. Все были в шоке — как такое могло произойти? Восемь человек! — говорит Лариса. — Если бы они объяснили, возможно, никто бы не копал, не выяснял. Не потому, что неинтересно, а потому что мы бы получили ответы“.
* * *
„Когда произошло обрушение, замолчали все рации. Просто раз, и все. Было вообще непонятно, что происходит. И только где-то через 30 минут пошла информация, что [погибшие пожарные] эти 150 человек [спасли], баллоны сразу нашли, аммиак. Это выглядит как оправдание гибели“, — говорит вдова Алексея Акимова Оксана.
С 2015 года Оксана работала диспетчером МЧС и в день гибели мужа была на работе. Она признается, что всегда переживала, когда муж выезжал на пожары, и старалась не следить за новостями: „Ты начинаешь это „рисовать“, вот эти „а если бы, да кабы“, — и уже в это веришь. Лучше так не делать. При любой удобной возможности он всегда позвонит и скажет: „Не переживай, у меня все хорошо““.
Когда по рации объявили о присвоении пожару второго ранга сложности, Алексей решил ехать на Амурскую улицу. Они с Оксаной поговорили по телефону. „Я говорю: „Может быть, ты домой поедешь?“ Он был после суток, — говорит Оксана. — Я в последний раз его видела 20 сентября. Приехал с работы, поужинал, сходил в душ и лег спать. Уснул так быстро. Я запомнила, потому что у него спина осталась открытой, и он так съежился. Я укрыла его одеялом. Утром он уехал и уже не вернулся“.
После сообщения про обрушение крыши Оксана несколько часов не могла выяснить, что с мужем. Около 11 вечера к ней зашла психолог. „Она сказала: вы не переживайте, их просто не могут найти, никто не говорит, что они погибли, — вспоминает Оксана. — Я ей ничего не сказала. Да и что можно сказать? Ты же головой понимаешь, что если человек упал в прогар, и спустя четыре часа к тебе приезжает психолог, наверное, это не просто так“.
Ее сняли с дежурства и отвезли к свекрови. „Я зашла к маме, а она со шваброй — знаете, как все мамки, когда волнуются, начинают делать что-то. Она увидела, что со мной психолог, говорит: „Чайку попить?“ Я говорю: да, к тебе, бабушка. Она понимает, но ничего не говорит, идет на кухню, ставит чайник и плачет“, — вспоминает Оксана. „Я никогда не слышала, как мой свекр кричит, — добавляет она после паузы. — В тот день он так кричал“.
11-летний Илья новость о смерти отца воспринял молча. „Не плакал, просто ушел в свою комнату, и все, — говорит Оксана. — А на 40 дней расплакался и плакал очень долго“. Позже Илья рассказал матери, что видит во сне горящую крышу склада — ее показывали по телевизору. Огонь перестал сниться ребенку только после того, как он увидел во сне отца, который попросил у сына прощения, говорит Оксана.
Возвращаться на работу Оксане было тяжело. „Поначалу меня особенно убивал звук сирены, когда ребята едут на выезд“, — говорит она. Гибель мужа и других пожарных не давала Оксане покоя, и о случившемся на Амурской она все время расспрашивала работавших там коллег. „Мне дословно было сказано: „Оксан, там была жопа. Просто неразбериха была, кто, где и куда кого отправил““, — пересказывает она.
Из МЧС Оксана уволилась в феврале 2019-го, вскоре после того, как Ширлину и Барсукову предъявили обвинения в халатности. С пожарных тогда собирали по пять тысяч рублей на оплату адвокатов обвиняемых, говорит Оксана. В округе, к которому она относилась, сдать деньги отказались только двое из 11 начальников частей, рассказывает она: „Один сказал: „Вы что, ненормальные? Здесь жена его работает, как я ей в глаза буду смотреть?“ А другой: „Вы что, ненормальные? Я вытаскивал тело Алексея““.
Остальные, по ее словам, просили отнестись с пониманием, ведь им потом еще работать с обвиняемыми. „Я сказала: „Ребята, вообще не вопрос. Но вы тогда не говорите мне, как вам жаль, и не говорите о своем пожарном братстве““.
Последние полтора года Оксана не работает. Как и другие родственники погибших, она старается ходить на каждое заседание Преображенского суда, который с июня 2019 года выясняет причины гибели Алексея Акимова и других пожарных.
* * *
Дмитрий Ширлин и Сергей Барсуков не признали вину ни на следствии, ни в суде. „Я считаю, что мы выполняли задачи в соответствии с требованиями руководящих документов и учитывая внезапное изменение обстановки [на пожаре]“, — сказал в свою защиту Ширлин.
Барсуков заметил, что суть обвинения ему непонятна: „Следуя логике обвинения, я был независимым РТП. То есть если Ширлин ходил по часовой вокруг здания, я должен был ходить против часовой? В моих обязанностях [как начальника штаба] функции по тушению пожара нет. Это, в первую очередь, управление работой штаба и доведение распоряжений по тушению пожара“.
Барсуков также заявил, что до сих пор не исследована сама причина обрушения крыши. Оба подсудимых считают, что она могла случиться из-за „непредвиденного обстоятельства изнутри“, а именно — дефлаграционного взрыва.
Версии подсудимых и следствия
„Я понимаю, что пожарная работа — это риск, но каждый риск должен быть оправдан. Если бы ребята хоть кого-то спасали, было бы тяжело, но по крайней мере, они спасли кого-то ценой своей жизни, — говорит мать погибшего Павла Андрюшкина Марина, — А здесь что спасали? Кошачий корм?? Им дали задание, а информацию не дали. Как котят бросили — тушите“.
О смерти сына Марина узнала днем 23 сентября: „Я утром услышала, что пропали пожарные. Но сын служил в Северо-восточном округе, а это восток, я подумала, что ничего страшного, пошла на работу. Потом позвонила его девушка, говорит: „Марина Ивановна, держитесь…“ Я прямо закричала“.
Павел Андрюшкин похоронен на Волковском кладбище в подмосковном городе Мытищи, где вырос. На могилу сына Марина ездит несколько раз в месяц — очень скучает. „Я все время с ним разговариваю у себя в голове, а он — со мной“, — говорит Марина. И вспоминает, как на ее дни рождения сын всегда заказывал песню — „Сегодня в белом танце кружимся…“ — и они танцевали.
Павел служил в МЧС с 18 лет, и Марина всегда переживала за сына. Предлагала ему перевестись на должность, не связанную с выездом на пожары, он отвечал: „Мам, это не мое“. Увольняться тоже не хотел, хотя зарплаты не хватало — и после дежурств он подрабатывал разнорабочим. „Меня оставили без будущего: лишили меня сына, внуков, снохи. У меня ничего нет“, — говорит Марина.
„У всех нас одна цель — чтобы виновные отвечали за то, что совершено. То, что [Ширлин и Барсуков] виновны, ясно — к гадалке не ходи. Они могли предотвратить, но почему-то этого не сделали, — считает Марина. — Слишком много погибших, но это остается в тишине. Нам тяжело бороться, у нас нет ни высокопоставленных людей, ни миллионов, но справедливость же должна быть в конце концов?“
Среди родственников погибших пожарных нет единого мнения, какое наказание будет справедливым для Дмитрия Ширлина и Сергея Барсукова. Одни считают, что офицеры должны ответить по всей строгости — статья о халатности предусматривает до семи лет лишения свободы. Другие говорят, что суд тянется так долго, что им будет достаточно просто обвинительного приговора.
В ответе МЧС на запрос „Медузы“ гибель пожарных на Амурской улице названа „невосполнимой утратой“. В то же время, в суд ведомство предоставило хорошие характеристики на Ширлина и Барсукова.
„Бороться будут за живых, — комментирует это Лариса Лисеенко. — Если суд признает, что они виновны, это в каком-то роде и некомпетентность руководства, что были назначены такие люди. Чисто логически, это будет свидетельствовать о проблемах в системе. Поэтому, конечно, защищают“.
„Чтобы документы не получили широкую огласку“
Храм в честь иконы Божьей матери „Неопалимая купина“, которая считается покровительницей пожарных, во дворе московского управления МЧС закрыт для посторонних. С 2016 года каждое 22 сентября сюда на панихиду приезжает генерал Илья Денисов — год назад он стал заместителем министра, курирующим пожарную службу по всей стране.
В 2018 году Денисов открыл напротив храма памятник „Огнеборцам Москвы“. Он посвящен всем московским пожарным, погибшим при исполнении долга, но на постаменте стоят восемь отлитых из бронзы мужчин — по числу жертв пожара на складе. „Самые страшные пожары — там, где теряешь своих друзей… Лично для меня это пожар на Амурской улице. 70 лет московская пожарная охрана не несла таких потерь“, — говорил генерал в одном из интервью.
Денисов прибыл на пожар спустя полчаса после обрушения крыши и звонка Ширлина. И с тех пор не оставлял случившееся без внимания.
Как начальник пожарных столицы именно Денисов решал, кто войдет в состав комиссии МЧС по расследованию событий на Амурской улице. Изначально его выбор остановился на девяти офицерах, среди них — Михаил Кутузов, возглавлявший один из участков тушения, и полковник Сергей Кавунов, прибывший на пожар по звонку Денисова через час после обрушения для организации поиска пропавших.
Но уже 28 сентября из комиссии убрали и Кутузова, и Кавунова. В приказе Денисова эти изменения объяснялись необходимостью участия в расследовании представителя мэрии (в новую комиссию действительно вошел представитель департамента труда Москвы, а также два других сотрудника МЧС).
В суде Кутузова об исключении из комиссии не спрашивали. Участников процесса гораздо сильнее интересовало, почему за время следствия он изменил показания. На первом допросе 24 сентября 2016 года Кутузов сказал, что дал команду пожарным на своем участке покинуть здание, так как „началось обрушение продукции, которая находилась внутри помещения на стеллажах“.
Спустя два года, когда делом занялся новый следователь, Кутузов пояснил, что пожарные докладывали ему о „падении на каски камушков и более тяжелых предметов“, а про стеллажи он ранее рассказал потому, что так ему говорил „кто-то из пожарных“.
Замена в комиссии Кавунова, напротив, активно обсуждалась в суде. „Он [Кавунов] пытался давить на людей, которые писали объяснения, чтобы, скажем так, свое видение изложить“, — рассказал на заседании Денисов.
Версию Денисова поддержал его бывший заместитель и председатель комиссии Сергей Лысиков. По его словам, во время расследования к нему с жалобой на Кавунова обратился пожарный Владимир Шашин.
„Там навязывались, задавались вопросы, которые не имели отношения к расследованию причин несчастного случая, о чем мною было доложено начальнику главного управления [Денисову]“, — сказал Лысиков. И добавил, что место Кавунова в комиссии занял „более подготовленный“ сотрудник — Сергей Желтов, сейчас возглавляющий московское управление МЧС.
* * *
В своих показания в суде Денисов и Лысиков отмечали, что возможной причиной поведения Кавунова стало его неприязненное отношение к Ширлину. Кавунов, по мнению Лысикова, „считал себя где-то недооцененным и, может быть, даже планировал занять одну из должностей, может быть, даже ту, на которую был назначен Ширлин“.
Денисов говорил в суде, что именно из-за конфликта с Ширлиным перевел Кавунова на административную работу: „Сергей Владимирович [Кавунов] считал, что он великий профессионал в организации тушения пожаров и спасательных работ, и незаслуженно его назначили начальником административного управления“.
Говоря о своем общении с Ширлиным, Денисов осторожно заметил, что „сугубо рабочим“ оно было не всегда: „Мы можем вместе спортом заниматься“.
До 2015 года Денисов и Ширлин вместе служили в Северо-западном региональном центре МЧС в Санкт-Петербурге. Денисов попал туда после долгой карьеры в Москве (начинал он в Петербурге, Ширлин — в Карелии). Вернувшись в столицу на должность начальника главка, именно Денисов предложил Ширлину возглавить городскую службу пожаротушения.
„Наши [с Кавуновым] кабинеты располагались на одном этаже. Как-то раз у нас произошла встреча, на которой он мне сказал… литературным языком выражаясь: „Зачем ты сюда приехал?“ — поддерживал в суде Ширлин версию о предвзятости Кавунова. — Я ему ответил: „А что в этом такого?“ На что была произнесена фраза: „Тут Москва. Это тебе не Карелия, это тебе не Питер. Здесь так пожары не тушат, здесь совсем другая ситуация. Ты не москвич. Я это управление готовил под себя, а ты сюда приперся““.
„Я был против назначения на эту должность людей, не имеющих достаточного опыта службы в Москве, потому что Москва — это сложный регион, здесь нужен опыт“, — подтвердил „Медузе“ Сергей Кавунов, назвав остальные показания офицеров МЧС „клеветой“. „Никто ко мне не подходил и не задавал вопросов после опроса Шашина. Я ничего не знаю о том, что он кому-то там якобы жаловался на меня“, — рассказывает Кавунов.
Согласно материалам внутреннего расследования МЧС (есть в распоряжении „Медузы“), приказ об исключении Кавунова из комиссии подписан 28 сентября, а три составленных им протокола опросов, в том числе пожарного Шашина, — двумя днями позже.
При этом, Кавунов — оговариваясь, что не видел заключения комиссии — называет неправдоподобной версию Ширлина и Барсукова об обрушении крыши из-за взрыва. Версию защиты обвиняемых о возможном взрыве с участием хранившихся на складе кислородных баллонов он тоже считает неубедительной.
Первые два дня после пожара, рассказывает Кавунов, он занимался разбором завалов вместе с сотрудниками Следственного комитета. „Уже была какая-то версия по поводу взрывов баллонов, каких-то хлопков и так далее. Искали осколки баллонов, — вспоминает Кавунов. — Конкретно мы ничего не нашли: никаких осколков, никаких баллонов“.
* * *
„Мы не рассматривали в том объеме место происшествия, как того требовалось, [чтобы установить точные причины случившегося], — говорил в суде председатель комиссии МЧС по расследованию гибели пожарных Сергей Лысиков. — Еще раз говорю, это работа Следственного комитета <…> Я считаю, что мы влезать в ихнюю сферу деятельности не имели никакого права“. Но по ходатайству адвокатов Ширлина и Барсукова это расследование все же приобщили к материалам уголовного дела.
В проверку МЧС вошли два заключения, сделанные по просьбе Ильи Денисова — из Академии государственной пожарной службы МЧС России (в то время ее возглавлял бывший начальник Денисова и Ширлина) и НИИ Противопожарной обороны МЧС. Контактным лицом от московского управления в обоих случаях генерал указал Ширлина.
Специалисты обеих организаций пришли к предварительному выводу, что тушение пожара было организовано правильно. Правда, в НИИ обратили внимание на нарушения требований пожарной безопасности на складе и составили техническое заключение о возможных причинах падения крыши — всего таких названо пять. Среди них — достижение здание предела огнестойкости и „взрывообразная вспышка горючего газа или их смеси в непосредственной близости от несущих конструкций“.
Специалисты НИИ предложили МЧС провести „дополнительные занятия по требованиям безопасности при проведении разведки пожара и действиях при ликвидации горения на высотах и кровлях“. Еще одно предложение НИИ — отдать материалы с описанием пожара на Амурской улице для изучения всем сотрудникам московского гарнизона. Но, как выяснилось во время следствия, Денисов дал распоряжение засекретить отдельные приложения к описанию пожара.
Из допроса начальника отдела по защите гостайны Андрея Лисина следует, что это необычное решение было принято, чтобы „документы не получили широкую огласку“. Лисин уточнил, что засекретили схемы тушения, которые сотрудники составляют по прибытии на пожар. Возможно, исчезла и часть переговоров, которые руководители тушения вели 22 сентября с ЦУКС: последнее сообщение перед обрушением было в 19:47, следующее — в 20:56, хотя до этого управление и пожарные связывались каждые несколько минут.
На вопросы следователя начальник ЦУКС Андрей Алпатов, входивший в комиссию МЧС, пояснил, что скопировал все переговоры с сервера на диск и хранит его в своем кабинете. На сервере, по словам Алпатова, этих переговоров не осталось, так как хранятся они обычно не больше семи дней.
По словам Руслана Голенкова, адвоката Дмитрия Ширлина, позже описание пожара было рассекречено по требованию следствия и приобщено к материалам уголовного дела. Об исчезновении части переговоров Голенкову неизвестно.
* * *
Илья Денисов не стал отстранять Дмитрия Ширлина от руководства пожарно-спасательным управлением даже после предъявления обвинения в халатности. Добиваться этого следствию пришлось через суд. Только после апелляции в Мосгорсуде Денисов перевел Ширлина на работу, не связанную с тушением пожаров. Аналогичную должность сейчас занимает и Сергей Барсуков.
В ноябре 2019 года — уже после назначения заместителем министра — Илья Денисов выступил в суде в защиту подчиненных. „Двух, даже трех одинаковых пожаров [нет]. И нет двух-трех одинаковых РТП. И каждый бы принимал решение на своем месте так, как он имеет знания, опыт, навыки, умения, — объяснял генерал. — Это признано и описанием пожара, что действия Ширлина соответствуют требованиям к действиям руководителя пожара“.
Незадолго до выступления Денисова в суде в СМИ появилось обращение Совета ветеранов московского управления МЧС к генпрокурору Юрию Чайке. „Безусловно, все заинтересованы в поиске виновных, но все эксперты пожаротушения, ветераны пожарной охраны, сотрудники пожарно-спасательного гарнизона столицы и коллеги подсудимых не согласны с виной Дмитрия Ширлина и Сергея Барсукова“, — говорится в обращении.
В декабре 2019 года судья Преображенского суда Вероника Сиратегян неожиданно вернула дело в Генпрокуратуру для устранения „допущенных нарушений, препятствующих его рассмотрению судом“. Об этом адвокаты подсудимых просили еще в июне, но тогда та же судья Сиратегян нарушений не усмотрела. И только в июне 2020-го Мосгорсуд постановил продолжить заседания в Преображенском суде.
Но с июля они фактически приостановлены — по ходатайству защиты Ширлина и Барсукова суд назначил дополнительную взрывотехническую экспертизу. Ее результаты, рассказала „Медузе“ адвокат „Правозащиты Открытки“ Оксана Опаренко, представляющая Ларису Лисеенко, будут готовы не раньше февраля 2021 года.
Опаренко называет назначение судом экспертизы „необоснованным“ и ведущим к затягиванию процесса: „При проведении судебной экспертизы [по назначению следствия] уже было установлено, что обрушение не было следствием взрыва смеси аммиака с воздухом, а произошло в результате потери зданием несущей способности от продолжительного воздействия высоких температур пожара“.
„Мы расцениваем экспертизу как одно из действий, направленных на установление объективной истины. Для установления истины не важно время, важен результат“, — ответил на „Медузе“ адвокат Ширлина Руслан Голенков.
Кроме того, говорит Руслан Голенков, в рамках предварительного следствия не была проведена как минимум еще одна экспертиза — строительно-техническая, которая только и способна ответить на вопрос, почему разрушилось здание и обрушились его отдельные конструкции.
Срок давности преступления, в котором обвиняют Ширлина и Барсукова, истекает в сентябре 2021 года.
„Никто не сделал никаких выводов, никто не разобрался“
Сейчас въезд на территорию складских помещений АО „Виктория“ закрыт металлическими ограждениями. На дорожном знаке „стоп“ надпись белой краской: „НЕ ЗАХОДИТ ШТРАФ 1500р“. На проходной никого нет, у будки охраны выбиты стекла.
После гибели пожарных 22 сентября 2016-го склады на Амурской улице горели еще трижды: в 2017, 2018 и 2019 годах. Год назад „Виктория“ передала участок городу, и постройки опустели. Но большинство из них не выглядят заброшенными. Совсем иная ситуация с девятым строением: у этого склада нет крыши и окон, часть стен отсутствует. От перегородок, которые разделяли помещения арендаторов, остались только обшарпанные колонны и арки.
Рядом с бывшим складом — пять выцветших плакатов со стихотворениями о погибших в Великой Отечественной войне и указанием: „Прочтем, вспомним, не забудем!“ В память о сгоревших пожарных ничего нет. В 2022 году не будет и склада: на его месте планируют построить дома под программу реновации.
Не согласный с версией Ширлина и Барсукова полковник Кавунов в 2017 году ушел на пенсию. „Никакого давления на меня не было, просто ушел, — говорит Кавунов. — Проблема в том, что никто не сделал никаких выводов, никто толком не разобрался, что происходило на этом пожаре. Главная цель работы комиссии — конкретные предложения, чтобы избежать повторения подобных событий: кадровые выводы, совершенствование нормативно-правовых актов и так далее. Ничего этого сделано не было“.
Пожарные Андрей и Юрий уволились из МЧС в 2018 году; оба прослужили пожарными больше 14 лет. Предложили „работу получше“, говорит Андрей, но не отрицает, что на его решение повлияла гибель товарищей. Один из них — Николай Голубев — был его лучшим другом; сейчас Андрей помогает его вдове растить сыновей Николая.
„Я, наверное, стал бояться за себя, — признается Юрий. — Сейчас не знаю, но на тот момент я осознавал, что действия начальников, которые отправили ребят туда, были неправильными. И такое может повториться“.
Андрей говорит, что не ему судить, виновны ли Ширлин и Барсуков: „Мое мнение: эти люди [подсудимые] — козлы отпущения. Цепочка могла быть долгой, но на тот момент им не повезло, они были последними руководителями, они должны отвечать“. И соглашается, что уследить вдвоем за каждым из сотни людей на складе было невозможно.
„Но куда вы до этого [пожара] смотрели? Кто создавал эти приказы? Почему ими руководствуются, когда прекрасно понимают, что выполнить их невозможно?“ — продолжает Андрей. И добавляет: „Кто виноват? Могу сказать, что система“.
В МЧС на большинство вопросов „Медузы“ о деле Ширлина и Барсукова не ответили, ограничившись комментарием, что действия руководителей тушения пожара и личного состава были изучены, вопросы соблюдения правил по охране труда — рассмотрены комиссией ведомства, результаты этой работы приобщены к материалам дела и „подлежат правовой оценке в рамках его рассмотрения“.
Но источник „Медузы“, близкий к руководству МЧС, рассказал, что ведомство стоит на защите Ширлина и Барсукова: один из руководителей МЧС по просьбе министра даже хлопотал за них в Генпрокуратуре, надзирающей за следствием и поддерживающей обвинение в суде.
В ноябре 2019 года был опубликован проект поправок в Федеральный закон „Об аварийно-спасательных службах“. В нем МЧС предложило добавить в закон норму, согласно которой за причинение вреда здоровью „спасаемых граждан“ и спасателей, а также в случае их гибели, недопустимо привлекать к ответственности руководителей службы, если они действовали „в условиях оправданного риска и (или) крайней необходимости“.
В пояснительной записке уточнялось, что поправки разработаны по поручению премьер-министра Дмитрия Медведева по итогам совещания с чиновниками в Новокузнецке в апреле 2016 года. На совещании обсуждалась работа на опасных угольных шахтах, но „Российская газета“ напрямую связала законопроект с судом над Ширлиным и Барсуковым.
В декабре 2020 года поправки должны внести в Госдуму, однако после замечаний МВД в них появилось уточнение, что „оправданный риск“ не освобождает руководство спасателей от административной и уголовной ответственности.
В апреле 2020-го уже Илья Денисов поднял вопрос о рисках привлечения к ответственности руководителей тушения пожаров, но в более аккуратных формулировках: генерал заявил, что в нормативных документах есть „пробелы“, устранением которых займется экспертный совет МЧС.
По мнению замминистра МЧС, абсолютное следование инструкциям может мешать руководителям тушения пожаров выполнять свою работу. „Денисов признал, что если РТП будет следовать приказам, то он будет защищен от уголовного преследования, — писало тогда агентство ТАСС. — Но в реальности обстановка на пожаре может резко измениться, и от документов приходится отступать“.
„Пожар — это бой, в нем можно погибнуть. Любой мог оказаться на месте Ширлина и Барсукова“, — так сформулировал позицию руководства МЧС собеседник „Медузы“ в этом ведомстве.
