Если бы я мог передать сообщение себе 27-летнему, я бы сказал: «Делом займись!» Я слишком много времени провел впустую, а мог хотя бы изучить азы вокального мастерства, пока глотка хорошо работала.

Политика — грязный бизнес. Грязнее, чем проституция и наркоторговля. Но медийного человека рано или поздно туда затягивает. Как известно, или ты занимаешься политикой, или она занимается тобой.

Если политик предложит мне спеть — у меня с ним один разговор, а если поддержать на выборах — совсем другой. Я поддерживаю только тех, кто мне понятен и в ком я уверен.

В девяностые весело было. Все пили, гуляли, тратили сумасшедшие деньги, свалившиеся на голову. Многие из тех людей уже погибли. Через такой период проходили не только мы, но и все страны. В истории каждого государства были свои перестройка и постперестроечный период.

Политический режим поменялся — и ментальность людей поменялась. В годы моей юности в нашем городе двери не запирали. Воровать все равно было нечего.

Мы и до перестройки в церковь ходили — просили Николая Угодника, чтобы он нам помог в жизни, решил наши проблемы, в основном бытовые.

Миром правит не любовь, а страх. Страх умереть, остаться нищим, потерять близкого. Бесстрашных-то почти нет.

Французские революционеры хотя бы имен своих не меняли, а у наших сплошь клички были: Ленин не Ленин, Сталин не Сталин, Зиновьев не Зиновьев. Одним словом, революция оборотней.

Люди, которые пытались построить в стране коммунизм, руководствовались неплохими идеями, но они их не сами придумали — это несколько переосмысленные идеи Христа. Вот только каким бы хорошим ни был лозунг про свободу, равенство и братство, он никогда не работает.

Дети могут выбрать свой путь, а родители — помочь им, если путь верен. Но это же сразу не поймешь. Когда я решил стать музыкантом, родители были не в восторге.

Для эстрадного артиста хороший голос не главное. Главное — узнаваемый тембр и репертуар. Слушали же люди Марка Бернеса, у которого вокальный диапазон был терция, или Вертинского, у которого голоса не было вообще.

У многих отличных музыкантов нет голоса, но их песни смешные, и народ обожает их слушать. Возьмем того же Шнура: у него разве есть голос? Но он такой офигенный, я с огромным удовольствием исполняю его произведения. Да и у меня голоса нет.

Есть люди, которые пишут хорошую музыку, но она никому не нужна. Такие, достигнув пятидесятилетия, любят приговаривать: «Мы в свое время делали крутые вещи, а сейчас кругом говно». Но смысл музыки в том, чтобы быть нужной. Если люди ходят на твои концерты и аплодируют тебе, ты состоявшийся артист.

Когда я решил переехать из Сочи в Москву, у меня не было какой-либо стратегии. Выглядел я безобразно, вести себя не умел. Лица культурного человека у меня не было.

В молодости я, как и многие, иногда думал о том, чтобы уехать за границу. Но хорошо, что этого не произошло: я бы там всю жизнь в ресторанах пел.

В советское время патриотизма не было, потому что любовь к родине пытались привить с помощью речовок и лозунгов. Лозунги — это китч, а китч — злейший враг патриотизма.

Единицы уезжают из России по убеждениям, большинство по‑прежнему уезжают за колбасой. Но я их
не осуждаю — невозможно осуждать человека за тягу к лучшей жизни.

Пока наши взрослые рожи будут мелькать в ящике, у молодых шансов меньше. Я понимаю, что придется сворачиваться. Не хочу превратиться в мумию шоу-бизнеса, в обязательный атрибут сборных концертов.

В моей машине запрещено слушать музыку.