Вы читаете разоблачительный пост о публичной персоне, чьё поведение всегда казалось слегка раздражающим. Комментарии полны возмущения, люди требуют извинений, изгнания из публичного рая или и вовсе тюремного срока. И вдруг внутри вас что-то щёлкает. Странное, тёплое чувство, похожее на прилив праведного удовольствия. Ваш мозг только что наградил вас дофаминовым уколом за моральное превосходство. В этой статье приглашаю разобраться, как наш мозг сделал шейминг физически приятным процессом и зачем это ему понадобилось.
работа, женщина, психология, кино, фильмы, фильм
Давайте сразу договоримся о терминах: осуждение — это не про справедливость. Или, по крайней мере, не только про неё. Справедливость — это сложная философская категория, требующая размышлений, выбора и анализа последствий. Осуждение же — это быстрая реакция, близкая к инстинкту. Мы моментально понимаем, кто прав, кто виноват, и чем быстрее выскажем своё мнение, тем лучше себя почувствуем.
Когда человек участвует в наказании кого-то другого (будь то юридическое наказание, моральное осуждение или онлайн-хейт), в его мозге активируется система вознаграждения. А коллективный гнев вызывает всплеск нейротрансмиттеров. Эффект сходен с тем, который мы получаем от трубочки со сгущёнкой, секса, лайка от любимого блогера или победного заезда на лыжах. Магическая молекула в центре этого процесса — дофамин.
Дофамин долгое время считали «гормоном удовольствия». Но теперь исследователи выяснили, что это нейромедиатор мотивации. Он не просто вознаграждает, а буквально учит нас повторять действия, которые приводят к желаемому результату. Если что-то вызывает выброс дофамина — значит, это было полезно и это стоит делать снова.
Теперь представим ситуацию.
Вот в этот момент ваш мозг вырабатывает дофамин, награждая за участие. Каждый раз, когда вы осуждаете кого-то и получаете за это социальное одобрение, мозг ставит галочку: «А это полезное поведение, повтори!» Так формируется нейрохимическая зависимость от морального возмущения.
Возникает вопрос, почему мы вообще так жаждем кого-то наказать и «разоблачить». Ответ в аналогии с физической болью.
Исследования с МРТ показали, что, когда мы испытываем несправедливость или предательство, в мозге активируются те же зоны, что и при физической боли: передняя поясная кора и островковая кора. Буквально: преступление против наших ценностей или морали воспринимается телом как нападение. Авторы другого исследования даже ввели термин «социальная боль» (social pain). Они предположили, что у социального отвержения и физической боли общая нейронная база.
Когда организму больно, организм требует возмездия: боль прекратить, обидчику отомстить, всех покусать или убежать. То есть подключается миндалевидное тело, оно же амигдала — часть мозга, отвечающая за агрессию и реакции на угрозу. И вот вы уже не анализируете ситуацию, вам некогда, вам больно, а ищете способ восстановить справедливость — то есть наказать виновного.
Постепенно формируется зависимость. Если мозг награждает нас за осуждение, а коллективное возмущение даёт чувство принадлежности к группе (об этом ниже), неудивительно, что люди начинают подсаживаться на это поведение. Чем больше мы возмущаемся, тем проще нам возмущаться в будущем. Наш мозг адаптируется к частым выбросам дофамина, и нам нужно всё больше возмущения, чтобы получить ту же дозу морального удовлетворения.
В какой-то момент мы перестаём реагировать только на реальные нарушения. Вместо этого ищем любые поводы для осуждения, даже мелкие: она не так выразилась, они использовали не те феминитивы, наложили не те фильтры, она для рекламы выбрала не ту одежду, он озвучил не ту последовательность идей. На каждый мой абстрактный пример вы найдёте реальный из скандалов и дискуссий 2024–2025 годов.
Самый мощный эффект возникает, когда осуждение становится групповым. В толпе возмущённых людей мы ощущаем растворение личной ответственности, а эмоциональный накал заставляет нас испытывать настоящий моральный экстаз.
Социальные сети, по сути, стали глобальной ареной коллективного признания и наказания, где раз в несколько дней кто-то новый оказывается на скамье подсудимых морального трибунала. Да, это даёт людям чувство единства, пусть и построенного на разрушении (может быть, и справедливом) репутации другого человека.
Увы, чем больше мы вовлекаемся, тем меньше способны на эмпатию и анализ. Мы уже не спрашиваем: «А точно ли этот человек виновен? А точно ли он заслуживает уничтожения?» Мы просто реагируем — и наш мозг благодарит нас за это всплеском дофамина.
В отличие от традиционных форм социальной ответственности, кэнселинг действует почти мгновенно и массово, превращая моральное возмущение в инструмент общественного наказания.
На первый взгляд, в этом есть своя логика морального очищения: общество, спасибо за это цифровым медиа, получило возможность контролировать тех, кто раньше оставался безнаказанным. Культура отмены может даже выглядеть как механизм, помогающий вымести токсичное поведение из публичного пространства. Просто суд присяжных теперь живёт в тиктоке и других соцсетях.
Одна из главных иллюзий коллективного осуждения — вера в его разовую необходимость. Мы говорим себе: «Ну, в этот раз человек действительно заслужил». А потом возникает следующий скандал, потом ещё один. Постепенно публичное наказание становится не исключением, а ритуалом. Шейминг перестаёт быть чем-то экстраординарным — он становится общественной нормой.
«Что же теперь, отменять социальную активность? Петиции не подписывать, комментарии не оставлять?» Дьявол в деталях. Конечно, быть социально активной нужно, и разоблачение действительно может быть инструментом справедливости — если оно направлено на реальные проблемы и приводит к конструктивным изменениям. Проблема возникает, когда шейминг становится автоматическим рефлексом, а не осознанным выбором.
Если каждая ситуация мгновенно превращается в коллективный трибунал, где главное — наказать, а не разобраться, общество теряет способность к диалогу и критическому мышлению. Настоящая социальная активность — не бесконечный поиск виновных, а работа над тем, чтобы менять систему вместо того, чтобы просто исключать отдельных людей из неё. Тут как с травлей: если удалить агрессора или жертву из коллектива, заражённый коллектив всё равно останется.
Когда осуждение становится привычкой, в обществе происходят три тревожных изменения.
Как только коллективный гнев закрепляется как способ социального взаимодействия, ему уже недостаточно изредка вспыхивать. Он должен гореть постоянно. Это как работа алгоритмов соцсетей: если вам однажды понравился пост с выдрами, вам начнут предлагать ещё десятки.
Культура справедливых разоблачений и несправедливая охота на ведьм требует новых виновников, потому что без них она перестаёт работать. Чем больше мы участвуем в шейминге, тем ниже порог терпения и эмпатии. Люди начинают видеть преступления там, где раньше увидели бы только неловкость и желание сказать: «Ой, ну кринж».
В результате формируется атмосфера гипербдительности и самоцензуры: люди фильтруют слова, опасаясь случайно сказать что-то не так. Работающие в публичном поле личности (журналисты, артисты, учёные) предпочитают молчать, а не рисковать. Даже в компании друзей пытаются избегать сложных тем.
Но главная причина — это не страх. Просто из-за гипербдительности обсуждение сложных вопросов становится невозможным.
В цивилизованном обществе мы привыкли к идее, что сложные вопросы требуют обсуждения на равных. Но когда шейминг становится нормой, дискуссия как таковая исчезает, потому что есть «моё мнение и неправильное». Любой, кто не согласен с мейнстримной позицией (или даже просто недостаточно громко её поддерживает), рискует оказаться в зоне отчуждения. В результате общество делится на тех, кто осуждает, и тех, кого осуждают.
Это хорошо видно в политических и социальных дебатах: если раньше можно было спорить о причинах и последствиях проблем, теперь разговоры сводятся к выявлению виновных. Люди всё реже обсуждают, как решить проблему, и всё чаще — кого за неё наказать. Я как женщина и гражданка России и Израиля регулярно оказываюсь виноватой. Причём иногда дважды и трижды, смотря какую идентичность взять. Иногда как женщина без детей виновата перед россиянами и россиянками с детьми. Иногда как россиянка виновата перед израильтянами и европейцами, иногда как израильтянка — перед россиянами и европейцами.
В долгосрочной перспективе это разрушает способность общества к адаптации. Вместо поиска решений мы занимаемся моральными расправами, вместо критического мышления — коллективной идентичностью «правильных» против «неправильных».
Когда осуждение становится частью культуры, оно перестаёт быть механизмом контроля за моралью — оно становится оружием. Тот, кто умеет управлять общественным осуждением, получает колоссальную власть. Он может направлять коллективный гнев против конкурентов, подавлять инакомыслие, исключать неудобных людей из дискуссии. В такой среде выигрывают не самые «морально чистые», а те, кто лучше всего манипулирует механизмом коллективного унижения.
Медиа, социальные платформы и даже корпорации используют шейминг в своих интересах. СМИ раздувают разоблачения, потому что это приносит трафик и деньги (теория «гейткипинга»). Бренды отменяют контракты с фигурантами скандалов не потому, что их действительно заботит этика, а потому, что так удобнее — нельзя потерять клиентов. Политики играют на морали с помощью популизма, чтобы отвлечь людей от реальных проблем. Зачем нам обсуждать домашнее насилие, экономические проблемы и здравоохранение, если можно обсуждать дресс-код на вечеринке.
В такой системе любой может оказаться на месте обвиняемого. И когда это случится, изнутри становится видно, что коллективное осуждение — не инструмент справедливости, а социальная ловушка, из которой практически невозможно выбраться.
Что делать? Как и со всем, что приносит удовольствие, задать себе вопрос: «Я действительно борюсь за справедливость — или просто получаю дозу морального кайфа?»
Рассказываем, как идеально организовать личное пространство, чтобы чувствовать себя максимально комфортно.
На этой неделе любителей наблюдений за космосом ожидает незабываемое зрелище: все семь планет — Марс,…
В Бресте покупатель вернул в магазин неисправный товар вместо нового.
На смелый проект потребовалось более трех лет и более ста тысяч долларов, пишет «Точка».
Пинский район посещает делегация Тульской области.
Министерство образования обновило порядок ведения школьного дневника. Постановление №38 от 14 февраля сегодня опубликовано на…