Этой ночью перед полетом в Цюрих Елена Захаренко почти не спала. Бледная, выпившая за утро горсть таблеток валерианки, Елена стоит перед дверью, за которой ее ждет бывший собровец Юрий Гаравский.
Юрий Захаренко готовил семью к тому, что с ним может что-то случиться, но уходить из политики все равно не хотел. Захаренко видел, что за ним ведется слежка. В один из дней он специально заехал в тупик, открыл дверь следовавшей за ним машины и сказал: «Плохо работаете, ребята». В автомобиле сидели совсем молодые парни, рассказывал он потом жене и детям.
Правда, политик думал, что его арестуют, посадят, но никак не убьют, убеждена его дочь. Долгое время после исчезновения Захаренко семья не верила, что его нет в живых. «Самое ужасное состояние было, конечно, у моей бабушки. 20 лет она с надеждой бежала к окну, когда кто-то стучался, думая, а вдруг это он. 20 лет! И когда она умирала, последним ее словом было его имя. Она кричала: «Юра!», — вспоминает Елена.
На встречу с Еленой Захаренко Юрий Гаравский согласился не сразу: боялся, что она на него «набросится, начнет обвинять». Но потом передумал: «В фильме (документальном фильме DW, снятом на основе интервью Гаравского) она сказала, что виноват не я, а система. Так и есть. Мне было в то время 20 лет. Я не инициировал убийство ее отца». От этой мысли ему явно легче — то, что он был лишь винтиком в системе, Юрий скажет в этот день еще не раз: «Я уже на тот момент понимал, что это преступление. Я понимал, что если буду молчать, то буду дальше жить. Поэтому молчал».
В редакцию газеты Neue Zürcher Zeitung в Цюрихе, предоставившей офис для встречи с Еленой, Гаравский приезжает первым. Перед входом у него сдают нервы – он сбивчиво просит проследить, чтобы Захаренко держала руки на столе: «Мало ли — пронесет с собой пилочку». Но из мебели здесь только стулья, Елена и Юрий будут сидеть в полутора метрах друг от друга в присутствии нескольких журналистов. Порядок простой: и он, и она могут прекратить общение в любой момент.
Наконец, Гаравскому сообщают, что Елена уже здесь и стоит за дверью. В помещении повисает тягостное молчание, кажется, она никогда сюда не войдет. Но Елена заходит. Заметно напряженная, Захаренко ставит на пол сумку, оглядывается по сторонам и садится. Она тяжело вздыхает, поднимает глаза и начинает разговор: «Вы видели отца моего последним. Я вам доверяю. Я верю в ваш рассказ».
Елена хочет знать все — как велась слежка за ее отцом, как его похищали, убивали. Гаравский, глядя исподлобья, перечисляет: вот так Захаренко схватили, сзади застегнули наручники, посадили в машину головой вниз между сиденьями. Молча выехали за город — играло радио. Достали из машины, положили на землю, командир СОБРа Дмитрий Павличенко дважды в него выстрелил. Погрузили в багажник на уже подготовленную клеенку, отвезли в крематорий, сожгли…
— Вы говорили, что за отцом велась слежка.
— Мы просто приезжали к дому и смотрели, где, кто, как будет расставлен. Мы наблюдали, сопоставляли время его приезда, сколько он идет от стоянки до дома. 10 минут. Вот в эти 10 минут мы должны были вложиться. Но сам момент задержания вашего отца, его погрузки в машину — это было секунд 20—30.
— Что вы видели? Он всегда был один?
— Один раз он стоял и минут 10—15 разговаривал с охранником на стоянке.
— Это правда. Он часто разговаривал с ним. Я долгое время думала, что отца расчленяли, резали по частям…
— Нет, нет и еще раз нет. На все про все ушло около четырех-пяти часов. Как вы думаете, за это время можно убить, спалить тело, приехать на базу? Когда мы должны были пытать вашего отца? И что мы должны были узнать?
– У него, наверное, был какой-то компромат.
— Этими фактами я не располагаю, нам про него вообще ничего не было сказано. Только «здесь сориентироваться», «здесь проследить».
— Убить человека, а потом гулять, смеяться… Ведь говорят, если хочешь застрелить, то только не смотри жертве в глаза…
— Никто и не смотрел. Его положили лицом вниз. Ему стреляли в спину, вашему отцу, как и Гончару, и Красовскому. Им всем стреляли в спину.
— А вы знали о наших страданиях? Видели сообщения в прессе? Слышали крик моей бабушки?
— Чтобы оградить себя, не нужно это смотреть. Я слышал о вашей бабушке, о том, что о ней писали. Но не отслеживал.
— Вы же его захватывали, вы можете сказать, какого он был роста?
— Вот такого (показывает на оператора, стоящего за Еленой. – Ред.). Телосложение хорошего такого, жилистого мужика. И руки достаточно большие.
— Такие, как у вас…
Беседа длится уже два часа. Со стороны может показаться, что это вежливый разговор малознакомых людей, но содержание его ужасно. «А если бы с отцом в тот момент была моя мама, с ней бы то же самое было?» — монотонно спрашивает Елена. «Скорее всего, да», — чуть помедлив, отвечает Юрий. Услышав от нее рассказ, как Захаренко заметил слежку, он усмехается и с ходу выдает фамилии сослуживцев, которые тогда «спалились». Эту историю он уже слышал — от них самих 20 лет назад.
В какой-то момент Гаравский вскрикивает: «Перерыв, перерыв!» и с трудом поднимается с места. От долгого сидения у него заболела прооперированная нога. Уже стоя, он показывает Елене карту: «Здесь стрельбище Воловщина», «вот здесь заезд», «вот на этой дороге убит ваш отец».
Елена просит посмотреть ей в глаза и поклясться самым дорогим, что это правда. «Клянусь здоровьем своей дочери», — мгновенно реагирует Гаравский.
Встреча окончена. Выйдя на улицу, Юрий закуривает, его глаза блестят. «Я выжат, как лимон», — говорит он. Его злит, что не смог ответить на все вопросы — он уже не помнит, во что был одет Захаренко, как были расположены дома. «Я понимаю, что я, можно сказать, убийца их отца, мужа, сына. Я не сказал, что пересматривал видео в СМИ, как их бабушка ходила на кладбище и про сына говорила: «Я не знаю где ты, что ты». Я это все видел», — признается он.
Елена уходит в другую сторону. Она спросила у Юрия все, что хотела, и абсолютно уверена — Гаравский не врет. Вот только легче ей от этого не стало: «Я смотрела ему в глаза, и он мне тоже. Я чувствовала безграничное чувство вины с его стороны. Но это очень тяжело, тяжелый осадок. Мне тяжело это все осознавать, вообще об этом думать», — объясняет она. Елена Захаренко надеется, что после признаний в соучастии в убийствах бывший собровец останется в живых. Надеется, что он еще расскажет то же самое в суде. Гаравский ей сказал, что к этому готов, готов и отсидеть за эти преступления. Но только не в Беларуси — в Европе.
На пожелание выспаться и прийти в себя оба — независимо друг от друга — реагируют одинаково. Прийти в себя после этой беседы ни Юрий Гаравский, ни Елена Захаренко еще долго не смогут.
