Настоящие лидеры рождаются не чаще, чем настоящие художники, хирурги или поэты

В молодости мы все обладаем определённым цинизмом и наглостью, позволяющими из всех авторитетов признавать только свой. С возрастом у большинства детские болезни проходят. Мои же наглость и самоуверенность стареть никак не желали, и даже после того, как я перешагнул собственное сорокалетие, они продолжали срывать лавры с кумиров и золотых тельцов. Тельцам было больно, но они молчали, привыкли, наверное: в нашем социалистическом государстве мы постоянно водружали для них храмы и мавзолеи, а потом под всенародное улюлюканье вытаскивали их оттуда и хоронили под забором.

Впрочем, не совсем так. В моей биографии было множество толковых начальников, которых я уважал, любил, доверял им. Для них был готов пожертвовать очень многим, и для которых готов был пойти… ммм… пойти куда надо… Для них, но не за ними. Вот так, «безатаманным» я надеялся дожить до пенсии, после которой вырисовывается только один атаман — тот, который с нимбом и крылышками.

А пока… Судьба решила иначе, и в один прекрасный день забросила меня на завод «Камертон». Странное это было предприятие. Совершенно не похожее на другие.

На нём работали, на нём была дисциплина и на нём выдавали продукцию.

То ли дело в былые времена на «Экскаваторном заводе»! Кто-то без бутылки вина работу не начинал, от чего цвет лица от вермута не отличался. Блатной родич нашего главного инженера появлялся на заводе по своему личному расписанию, а мог бы не появляться совсем: за годы нашей совместной работы он не сдал в архив ни одного чертежа. Рабочие тоже от бутылки отрывались только, чтоб покурить, а руководители, те, кто не пил по причине язвы, потихоньку воровали. Короче, на ферме у коров дисциплины было больше.

На «Камертоне» была дисциплина. Эта становилось очевидным уже на проходной. Никакой болтовни в коридорах, никаких посторонних, все заняты делом. А откуда посторонним взяться, если даже милиция могла попасть на завод только по личному разрешению директора или хотя бы главного инженера. Но даже не в этом заключалось основное отличие: у завода была цель. И эта цель выполнялась. Причём, без истерик, без матов. Вот она военная промышленность! Согласитесь, ни одна, самая талантливая команда, не победит, если в ней каждый будет капитаном, в то же время сплочённая команда запросто может стать чемпионом.

На «Камертоне» капитан был один — директор. Новый директор, Николай Пась. Это он умудрился за короткий срок сделать из завода-аппендицита объединения «Интеграл» боевую единицу с самой большой прогрессивкой в городе. А она, в свою очередь, заставила всех членов команды работать на страх, совесть и все остальное, позволяющее эту прогрессивку получать. Принцип капитализма успешно срабатывал на самом социалистическом предприятии.

Нельзя сказать, что лавры Николаю Сергеевичу достались легко. В наследство от предыдущей команды ему остались традиционное преклонение перед руководством, заводами-потребителями, поставщиками, не самый лучший инженерный состав, дисциплина провинциального предприятия. Чего стоил один зам главного инженера К. Корженевич, озабоченный не проблемами завода, а поездками за тряпьём в Польшу и продажей его на рынке.

Новый директор никого не увольнял, всё-таки люди работу знали, имели опыт, но на узловые посты он поставил свою команду — неординарных и агрессивных: Павла Степановича, Владимира Протосавицкого, Евгения Таламая, Алесандра Федевича, Павла и Раису Мисюковец.

Народ часто восторженно описывает, как в Японии пытаются основать личностные отношения на предприятии. В таких случаях мне всегда вспоминается «Камертон». Там это уже было. Вместе играли в футбол, ходили в заводскую сауну, отмечали праздники. А главное –  вместе работали.

С самим Николаем Сергеевичем мы познакомились задолго до этого, в конце восьмидесятых. С первых мгновений знакомства окружающие чувствовали в нём лидера. Что-то в нём было такое совершенно атаманское, надёжное и, в то же время, обладающее огромной энергией, будто этого человека питала целая электростанция. За ним хотелось идти, верить ему беспрекословно, зная, что и тебя не бросят в трудную минуту. Лицо римского легионера, огромные лапы-ладони, по-уличному резкий, он обладал при этом мгновенной универсальной реакцией, за секунды успевал оценить обстановку и принять самое оптимальное решение. Именно оптимальное. Словно вся его жизнь являлась сплошным поединком и любое неточное движение грозило падением на татами.

В девяностые неуклюжие правительственные решения практически развалили оборонку. Народ хлынул в кооперативы, стали открывать частные предприятия, занялись массовой торговлей. Николай Сергеевич не сдался, изо всех сил пытался вытянуть завод из кризиса, находил деньги для разработок.

Новое коррупционное правительство Кебича оказалось неспособным остановить процесс тотального вымирания промышленности. Ситуация усложнялась. Шло невидимое сражение на выживание. «Камертон» задыхался. Уходили сподвижники. И только он, Директор, дрался до последнего.

Потом переезд в Минск, новые подъёмы, новые сражения…

Парадоксально, что под невидимыми латами воина скрывался еще более невидимый слой нежного и ранимого человека. Автору сего эссе приходилось слышать, как он беседовал по телефону с дочерью — пожалуй, не каждая мать обладает такой привязанностью и стремлением защитить своего ребёнка.

Настоящие лидеры рождаются не чаще, чем настоящие художники, хирурги или поэты. Но именно они завоевывают Сибирь и прорубают в Европу окно. А медали и памятники… У них вся жизнь, как сплошной памятник самим себе. Главное — их помнят люди.