Крымский урок

Для того чтобы определить круг мер, необходимых для предотвращения подобного сценария, надо ясно себе представлять, о чем идет речь. Признания Владимира Путина, сделанные в фильме “Крым. Путь на Родину”, лишь подтвердили то, что было очевидным и раньше, – что роль российского государства, российских вооруженных сил была значительной, если не определяющей в крымских событиях. Столь же очевидным, по крайней мере для автора этих строк, представляется и активное участие России в войне на Донбассе. Однако вопрос не в доказательствах, а в том, все ли к этому участию сводится. 

С точки зрения официального Киева – да, все к этому и сводится, Россия ведет против Украины необъявленную войну. И все. Точка.

Но вот данные, озвученные два месяца назад не российской пропагандой, а главой Совета национальной обороны и безопасности Украины Александром Турчиновым: на востоке Украины украинским силам противостоит 36 тысяч вооруженных людей. Численность российских военнослужащих среди них украинские источники называют разные, но оценка колеблется от 8 до 12 тысяч. Ну а остальные 25 тысяч откуда взялись? 

Иными словами, есть два разных сюжета: классическое военное вторжение, при котором поддержка среди местного населения не имеет особого значения, и гибридная война, которая содержит элементы войны гражданской. Меры, способные предотвратить гибридную войну, не обязательно эффективны против классического вторжения. Но делать вид, что эти два сюжета ничем не отличаются друг от друга, целесообразно лишь в пропагандистском плане – в практическом плане такая слепота делает гибридную войну более вероятной.

Кстати, гибридная война – отнюдь не изобретение нынешнего генштаба РФ, такие войны велись от веку. Поход Лжедмитрия на Москву, блистательно завершившийся его воцарением, был типичной гибридной войной, Польша тогда официально в состоянии войны с Московским царством не состояла, хотя при этом имела к походу весьма непосредственное отношение. 

Ясное понимание характера угрозы диктует и характер мер по ее предотвращению. Необходимая предпосылка гибридной войны – низкая степень, слабость национальной консолидации, ценностный, культурный раскол среди населения, наличие больших групп населения, нелояльных не то что своей власти, а своему государству как таковому. 

С абстрактным тезисом о том, что усиление национальной консолидации было бы весьма полезно Беларуси не только для предотвращения внешних угроз, но и для “внутреннего употребления”, согласятся, пожалуй, граждане Беларуси разных политических убеждений, кроме разве что тех, для кого уже сейчас “Белоруссия – это Россия”.

Однако, как говорят англичане, дьявол прячется в деталях. Сейчас уже подзабылось, что одним из первых решений Верховной рады Украины после победы Евромайдана стала отмена языкового закона о региональных гарантиях русскому языку. Это решение было ветировано тогдашним и.о. президента А. Турчиновым, но свою роль в открывании крымского и донбасского “ящиков Пандоры” оно, безусловно, сыграло.

Однако стоит вспомнить, смоделировать мотивы, логику того решения. А были они самые благие: степень национального единства низка, усиление национальной консолидации сделает Украину менее уязвимой от внешнего влияния и возможных инспираций, язык – душа нации, чужой язык – угроза ее единству, следовательно, долой языковой закон. Разве не логично, не рационально? 

Да не очень, как выяснилось. Средство, употребленное для достижения некой цели, привело к результату прямо противоположному, попытка укрепить национальное единство взорвала его. Да, Россия это использовала, но было что использовать. Этот механизм, опыт ошибки стоит запомнить. 

Впрочем, наличие ошибочного способа решения проблемы не отменяет необходимости ее решать. Не буди лиха – подход очень белорусский и не лишенный целесообразности, вопрос в том, достаточный ли.

Часто в спорах на этот счет можно услышать прагматический аргумент: мол, ерунда все эти ваши национальные изыскания, национализмом от них попахивает, надо, чтобы люди жили хорошо и зажиточно, тогда и предмета для подобных умствований не будет. Ну, многолетнее обучение вульгаризованному марксизму даром не проходит, но стоит заметить, что проблема национального единства, хотя и не совсем уж “перпендикулярна” проблеме благосостояния, все же представляет собой особое измерение. 

Разные страны живут по-разному, переживают периоды процветания и экономических неурядиц, однако последние сами по себе редко становятся причиной для сомнений в легитимности своего государства. Испаноязычные страны Латинской Америки не стремятся вернуться под власть Мадрида из-за того, что живут беднее Испании. В той же Украине Крым и Донбасс оказались самыми слабыми, уязвимыми регионами страны в смысле национальной идентичности. Однако при этом они были далеко не самыми бедными регионами Украины. 

То есть бесспорно, что чем богаче живет народ, тем больше, при прочих равных условиях, ценит государство, которое это процветание обеспечивает или по крайней мере при котором это процветание имеет место быть. Но одно к другому совсем не сводится.

В Беларуси уже много лет идет борьба между различными моделями нации. Эти течения общественной мысли несравнимы по силе политически, но в идеологической сфере дисбаланс между ними не столь уж разителен. Скажем, от четверти до половины населения, которые, согласно социологическим исследованиям, выступают за евроинтеграцию Беларуси – это не маргинальное меньшинство, мнением которого можно просто пренебречь. Нет, политически, конечно, можно, только от того эти миллионы белорусов никуда не деваются и с национальным единством есть определенные проблемы.

Споры о путях развития нации и государства часто сводятся к обмену идеологическими мантрами. Между тем, невредно хотя бы иногда отрешиться от собственных установок и пристрастий и посмотреть на проблему чисто технологически: какие шаги, какие меры будут способствовать укреплению единства? Не единства в смысле одобрения или неодобрения существующей власти, а в смысле предпочтения, отдаваемого независимой единой Беларуси по сравнению с иными, возможно, экономически, культурно и как-либо иначе соблазнительными вариантами. 

Не обязательно, да и невозможно, чтобы это единство охватывало всех поголовно. Но весьма желательно – чтобы включало в себя подавляющее большинство, чтобы вне него не оставались территориальные и иные крупные общественные “анклавы”. Та же украинская революция и в самом деле способствовала усилению национальных чувств, косвенный показатель чего – рост популярности там вышиванок и национальной символики. Высокие показатели участия населения в прошлогодних президентских и парламентских выборах в Украине – тоже индикатор степени национальной консолидации. 

Но проблема в том, что механизм этой консолидации дал сбой на востоке страны: немалая, причем территориально локализованная, часть страны оказалась в сложных отношениях, скажем так, с этим единством. Об этом свидетельствуют, кстати, и результаты выборов в районах Донбасса, возвращенных под контроль Киева – и в смысле явки, и в смысле политических предпочтений выборы там сильно отличались от голосования даже в других регионах Юга и Востока Украины, не говоря о Западе и Центре. 

События в Украине – существенный урок для адептов различных моделей нациогенеза в Беларуси. Для одних – что критерий эффективности мер по национальной консолидации, это не соответствие чаяниям их приверженцев, а приемлемость для подавляющего большинства населения с его представлениями и предрассудками. Расчет на то, что БТ – это архимедова “точка опоры”, при помощи которой можно перевернуть Беларусь, представляется все же несколько наивным. Украинские революционеры, возможно, тоже считали, что главное – победить в столице, а остальная страна с энтузиазмом или в худшем случае с неудовольствием примет эту победу. На самом деле худший вариант оказался гораздо худшим.

Но донбасский и крымский сценарии – урок и для другой части белорусского политического и идеологического спектра. Ниоткуда не следует, что нынешний формат взаимоотношений между Беларусью и Россией сохранится и в дальнейшем и что нынешняя не очень внятная белорусская национальная идентичность окажется достаточно устойчивой в случае изменения этого формата. Стоит напомнить, что Владимир Путин еще в 2002 году любезно предлагал Беларуси банально войти в состав РФ шестью губерниями. Теперешнее предложение российского лидера подумать о введении единой валюты в Евразийском экономическом союзе, повторенное на саммите ЕАЭС в Астане – свидетельство того, что нынешняя ситуация представляется Москве не устойчивым состоянием, а переходом, “точка назначения” которого – возможно, как раз реализация предложения Путина 13-летней давности. 

Крымского результата ведь можно добиться разными методами. Но в любом случае, он достижим там и тогда, где и когда национальное единство ослаблено, где критическая масса людей начинает считать, что их страна – это Россия. А “вежливые люди” приходят потом.

Об авторе. 

Юрий Дракохруст, обозреватель белорусской службы Радио “Свобода”. Кандидат физико-математических наук. Автор книг “Акценты свободы” (2009) и “Семь тощих лет” (2014). Лауреат премии Белорусской ассоциации журналистов за 1996 год. Журналистское кредо: не плакать, не смеяться, а понимать.