Одним из защитников аэропорта был Руслан Боровик, бывший солдат 81-й бригады украинской армии. В периоды относительных затиший Руслан фотографировал однополчан, некоторых из них сейчас уже нет в живых.
После возвращения домой он издал фотоальбом под названием “ДАП” (Донецкий аэропорт), средства от продажи которого идут на нужды солдат украинской армии, получивших ранения.
Корреспондент Украинской службы Би-би-си Вячеслав Шрамович поговорил с Русланом о последних днях обороны донецкого аэропорта и о том, в каких условиях приходилось делать эти снимки.
Бои в донецком аэропорту
Би-би-си: Почему вы решили пойти служить?
Руслан Боровик: Очень тяжело было смотреть на то, как забирают Крым, как развиваются события в Донбассе. Мне с самого начала казалось, что этим все не ограничится. Я чувствовал, что пришло время что-то делать. Тем более, что у меня есть определенный опыт: я дважды был в Ираке, где тоже участвовал в боевых действиях. Правда, там все было по-другому, но опыт у меня все равно был.
Image copyrightRuslan BorovykПоначалу в военкомате мне отказывали, говорили, что мы, мол, набора в армию сейчас не ведем. А в августе вдруг сказали, что набор будет. Так я и попал в десантную бригаду.
Би-би-си: А когда вы попали в зону боевых действий?
Р.Б.: Да уже в ноябре, и сразу – в Пески. [Поселок в Донецкой области, возле которого шли сильные бои]. А уже оттуда мы попали в новый терминал донецкого аэропорта.
Мы в него зашли ранним утром 30 ноября. Пробились, попали под обстрел. В нас стреляли противотанковыми управляемыми ракетами. К счастью, нам удалось на скорости проскочить на БТР к единственному месту в терминале, где можно было высадиться.
Часа два было тихо, а потом начался бой: заработала тяжелая артиллерия, “Грады”, танки.
Image copyrightRuslan BorovykПотом стали помогать нашим выходить из старого терминала. Его и держали всего человек 30. К вечеру у них боекомплект сдетонировал, и поступила команда уходить. Они были морально и физически истощены. Из них уцелели только человек пять-шесть. Остальные – или “двухсотые” [убиты], или еще человек 20 “трехсотых” [ранены]. Мы организовывали их эвакуацию.
Приходилось это делать на открытой местности, прямо под огнем. Тогда среди них было много “кадыровцев”. Они же и захватили старый терминал.
А утром снова начали по нам бить танками, минометами, “Акациями” [152–мм самоходная гаубица 2С3]. Их пехота тоже пыталась нас штурмовать.
Они нас прослушивали и все знали. Нас встретили плотным огнем с трех сторон. Пришлось отступать.
На третий день в нашей роте пошли первые потери: прямо в нескольких метрах от меня от пули снайпера погиб наш первый боец.
Тогда штурмы шли один за другим. Нам позже сказали, что там были регулярные российские войска. [Россия всегда официально отрицала участие своих военнослужащих в конфликте на востоке Украины, но признавала присутствие “добровольцев”]. Да оно и видно было: тактика боя была другая, да и шли они в другой форме, и была она у них одинаковая. Нашивок я, правда, не видел, так что не скажу, из какого подразделения были эти люди.
Би-би-си: И сколько же времени вы пробыли в аэропорту?
Р.Б.: Нас сменили 6 декабря, и мы из терминала ушли. Потом объявили перемирие, после которого были те позорные ротации через блокпосты сепаратистов. [Во время перемирия было достигнуто соглашение, что солдаты украинской армии могут менять контингент на территории аэропорта через блокпосты сторонников ДНР] Они осматривали, вводили ограничения на то, какие вооружения мы можем проносить. Тогда же, насколько мне известно, и “потерялись” несколько раций. Об этом никто вовремя не доложил, и волны не изменили.
Image copyrightReutersВ результате из-за этого перемирия мы свою технику отвели, а противник, тем временем, наращивал и технику, и живую силу. Потом танками они сначала уничтожили диспетчерскую вышку, а потом взялись за новый терминал.
Нас с другими подразделениями подняли на помощь тем, кто оказался в окружении. Надо было пробиться и вывезти оттуда раненых. Ну а тем, кто уцелел, надо было и дальше держать оборону.
Часть наших стала пробиваться к терминалу, а нам поставили задачу под прикрытием танков захватить на территории аэропорта монастырь и церковь, где были позиции их снайперов. Задача была взять их штурмом и продержаться там до утра, чтобы тем самым отвлечь от терминала основные силы противника. Тогда там за ночь человек по пять умирало от переохлаждения и потери крови.
Но они-то нас прослушивали, и все о наших планах знали. Встретили нас сильным огнем с трех сторон. Пришлось отступить, техника тоже отошла. Нас в поле осталось всего шесть человек, и мы как-то отстреливались. Но когда по нам начали минометы стрелять, тут мы отошли. А уже в самом конце они нам пустили “вдогонку” пулеметную очередь. Мне пуля попала в левое бедро, прошла полноги и у колена остановилась. Калибр 7,62. Пулю потом вытащили, она у меня на память осталась.
Тогда же получил и контузию средней степени. Правда, я тогда еще не понимал, что со мной происходит, но в ушах все звенело. До сих пор шумит. Слух на левое ухо так и не восстановился, а вот правое удалось подлечить.
Поэтому второй раз в терминал я уже не попал, но часть моих ребят туда пробилась. Но нас было мало. И к тому же сепаратисты уже заняли верхние этажи и автостоянку внизу. Вся наша группа, нас оставалось человек 80, сосредоточилась на одном посту. Там уже было очень много раненых, и все это – в окружении.
Связи тоже не было, они ее глушили. Сначала ребята ждали помощи, а потом поняли, что ее не будет. Начали выходить сами малыми группами. Из моего отделения снайпер выходил утром в тумане с простреленной ногой, да еще одного раненого тащил с собой. Игорь Брановицкий [защитник донецкого аэропорта, солдат украинской армии, которого, по свидетельствам очевидцев, в плену застрелил Арсений Павлов, он же “Моторола”] проводил его немного и вернулся обратно в аэропорт. Там он помогал раненым, пока сам не попал в плен.
Часть раненых вынесли, но всех забрать не могли, ведь нужен был транспорт. Транспорт пытался пробиваться, но, скажем, из четырех МТЛБ [военный бронетранспортер], которые шли на помощь, до терминала дошел лишь один, остальные по дороге уничтожили. Причем один из них сепаратисты расстреляли с верхних этажей из гранатомётов прямо возле того места, где мы высаживались. В нем заживо сгорели пять человек.
Баррикады из сухих пайков
Би-би-си: А донецкий аэропорт, в принципе, можно было удержать?
Р.Б.: Можно, если бы с самого начала приложили бы больше усилий. Понимаете, многие ехали туда, чтобы просто продержаться, отбыть срок до ротации.
И вообще – новый терминал, совершенно непригодное для обороны здание. В нем много легких материалов, таких как гипсокартон, или, например, стекло. В старом терминале были мощные бетонные стены, а новый весь простреливался. Бетонными там были только опоры и металлоконструкции.
Image copyrightRuslan BorovykБаррикады по периметру вообще приходилось делать из мусора и всего, что можно было найти: в ход шли любые материалы, стулья, даже сухие пайки в коробках и один большой пылесос. А нужны были мешки с песком, которые можно было бы туда занести во время затишья. А так после взрывов там все снесло.
И, кстати, если бы в старом терминале наших ребят вовремя заменили, то, думаю, он бы до сих пор был бы наш. А если бы старый был наш, то и новый тоже.
Да еще нужно было больше людей для обороны. На старый и новый терминалы заступало всего по 70-80 человек. На два больших здания – это совсем немного.
Би-би-си: Как вообще была организована оборона?
Р.Б.: Наверное, разведка должна была бы более эффективно работать, чтобы быстрее реагировать на ситуацию. Ведь во время перемирия мы стреляли по танкам только из стрелкового оружия, а надо было в это время активно подтягивать свою технику.
Ситуация так быстро менялась, что мы наши планы просто не успевали реализовывать, а команды поступали слишком поздно. Надо было действовать на опережение, а не ждать, что что-то случится и только после этого реагировать.
В результате все эти операции вылились для нас большими потерями. Наш батальон за пять дней фактически перестал существовать. Тем более, что и комбат попал в плен [Речь идет об Олеге Кузьминых, командире 90-го отдельного батальона 81-й бригады, попавшем в плен 20 января, когда вместе со своими бойцами шел на помощь защитникам терминала. Позже сторонники ДНР показывали его в своих видеосюжетах. 22 мая его освободили из плена].
Image copyrightRuslan BorovykУже потом заместитель комбата и другие офицеры смогли всех как-то собрать, отойти на другие позиции и организовать оборону до тех пор, пока не пришла замена. И не пустить сепаратистов дальше.
Би-би-си: Но нужно ли было удерживать новый терминал ценой таких жертв? Люди буквально умирали от холода, а для обработки ран растапливали лед. Ведь потом стали говорить, что аэропорт не имел такого уж большого стратегического значения?
Р.Б.: Действительно, рассказывали ребята, что и снег собирали, и лед долбили. А летом и осенью сливали ржавую воду из радиаторов подбитой техники и пытались ее как-то фильтровать, чтобы пить можно было, потому что не всегда удавалось подвезти…
Но я не стратег, я не знаю. Одно могу сказать: пока мы были там, мы контролировали часть Киевского района Донецка.
Возможно это и так, никто просто не думал, что все обернется такими жертвами.
“Чтобы детям можно было показать”
Би-би-си: Как же у вас в этих условиях появились мысли делать фотографии?
Р.Б.: Да не было у меня никаких планов поначалу ни фотографировать, ни книгу потом издавать. Мой жанр – это скорее пейзажи, макросъемка. Фоторепортажи я начал снимать на Майдане.
Когда пошел служить, то решил взять с собой “зеркалку”. Хотелось, чтобы не только в памяти остались эти события, ведь подробности забываются, но и чтобы детям можно было показать. Чтобы для истории осталось…
Image copyrightRuslan BorovykБи-би-си: Какой снимок для вас стал самым значимым?
Р.Б.: Наверное, фотографии тех людей, которых уже нет. Ребят, с которыми я воевал, которых я снял, когда они были живы-здоровы, но после тех январских событий, многих живыми уже не увидел. На всех похоронах, где я был, их хоронили в закрытых гробах. И даже наш пес Тайсон, немецкая овчарка, и его застрелили, нет его уже.
Image copyrightRuslan BorovykБи-би-си: Как вообще удавалось снимать в такой обстановке?
Р.Б.: Разные моменты были. Снимал как-то из-за танка – “64-ки”, в котором наш экипаж погиб. Тогда сапер должен был поставить растяжку, потому что к этому танку иногда пробирались сепаратисты и оттуда могли обстреливать наш пост. Под прикрытием пулеметчика мы вышли на открытую местность, подошли к танку. И пока сапер раскручивал провода, я достал фотоаппарат, сделал несколько кадров. Только дошли, а тут они начали огонь. Я начал прикрывать сапера, а тут и с нашего поста пулеметчик заработал. А ведь несколько секунд разницы, и сапер наш мог бы и не вернуться.
Image copyrightRuslan BorovykЕсть еще снимок разбитой [диспетчерской] башни на фоне обгоревшего танка. У меня объектив не настолько силен, чтобы издалека снимать. Поэтому приходилось немного высовываться, а с той стороны постоянно били снайперы. Я всегда пытался уловить момент: они, как правило, открывали шквальный огонь, а потом останавливались, чтобы боекомплект пополнить. Вот тогда я и высовывался, делал один кадр, и сразу падал на пол. Еще раз в это отверстие вылезать уже было опасно: если снайпер сразу по тебе не выстрелил, то мог потом долго держать это место на прицеле.
“Война закончится, а память останется”
Би-би-си: Получается, что очень опасные кадры у вас выходили?
Р.Б.: Когда объектив выдвигается, особенно на закате, он очень бликует, и тебя сразу замечают. Поэтому все быстро приходилось делать и тут же менять позицию.
Image copyrightRuslan BorovykВпрочем, были моменты и непосредственно во время боя. Есть кадр эвакуации раненых. Подъехал БТР. Я занял переднюю позицию, отстрелялся, и на мое место пришел другой стрелок. Я перезарядился и смотрю – ребята с носилками ждут. Я хотел несколько кадров сделать, но снял только один: старший офицер из 79-й бригады как увидел, начал меня пинками гонять. “Давай, – говорит, – разгружай БТР”. Поэтому высадку-посадку снять уже не получилось.
Image copyrightRuslan BorovykКак-то мне наши же ребята камеру чуть не разбили. Но я говорил: “Я же свои задачи выполняю? Выполняю. А снимаю, только тогда, когда есть такая возможность”. Потом стало проще: ребята привыкли, поняли, что война закончится, а память останется.
Хотя я гранатометчик, и мне не очень-то удобно было и с камерой, и с автоматом, и с гранатометом и с запасом выстрелов. Однако фотоаппарат все равно везде с собой таскал. Единственное, думал, если ранят и не смогу отойти, то флешку в снег выброшу. Но, слава богу, сохранилось почти все.
Фотоаппарат-ветеран
Би-би-си: А фотоаппарат те события пережил?
Р.Б.: Он ветеран уже. Пострадал еще во время Майдана от свето-шумовой гранаты – несколько шурупов попало в него и мне в руку. А в аэропорту ему объектив посекло камнями от выстрелов.
Сейчас уже отказывает электроника, экран гаснет, хотя затвор еще работает.
Image copyrightRuslan BorovykБи-би-си: Новый покупать планируете?
Р.Б.: Хотелось бы, но для меня это сейчас проблематично. Сейчас хотя бы этот отремонтировать, чтобы все кнопки работали. И объектив хочется новый. Однако все это лишь в мечтах пока, потому что очень дорого.
Image copyrightRuslan BorovykБи-би-си: Как появилась идея книги “ДАП”?
Р.Б.: Да я еще, когда в госпитале лежал, познакомился с фотографом Романом Николаевым, который до этого уже делал проект “Киборги”. Он посмотрел и предложил сделать книгу-альбом, а средства от нее направить на нужды батальона.
В конце августа она вышла. Сейчас решили средства, сколько получится, направить на нужды наших ребят и их детей, тех, кто тяжело болен.
Би-би-си: Вы сами от ранений полностью вылечились?
Image copyrightRuslan BorovykР.Б.: Конечно, хочется долечиться. Есть проблемы и с ногой, да еще и контузия. Полностью слух вряд ли вернется. Вот я с вами говорю, а оно там где-то шумит слева в голове. А иногда из-за этого просто спать невозможно.
Но есть покалеченные ребята. Поэтому будем пытаться помогать тем, кому это больше всего нужно.
