Если Путин всерьез возьмется спасать рубль, то утонет сам

И про то, что нефть и нефтепродукты составляют половину российского экспорта, и про то, что нефтегазовые доходы составляют примерно половину доходов федерального бюджета, экспертами говорено-переговорено. Сегодня про курс рубля можно даже не спрашивать: достаточно посмотреть на котировки нефтяных цен – и все ясно.

Это правда, и приуменьшать эту зависимость не следует. Но, с другой стороны, нельзя все сводить к нефти и объяснять снижением нефтяных цен все проблемы российской экономики, тот удушающий спад, который она сегодня переживает, то падение уровня жизни населения, которое ощущаем все мы. Нефть важна, но помимо нефти есть и другие факторы, которые оказывают не меньшее, а, может быть, даже большее влияние на то, что происходит в нашей экономике.

Посмотрите на таблицу, где представлена динамика курсов валют стран – экспортеров нефти за период с 1 мая нынешнего года, т. е. с того момента, когда нефтяные цены развернулись и пошли вниз (сюда не включены, да и не имеет смысла это делать, те валюты, курс которых фиксирован или жестко управляем; на графике представлены валюты, курс которых, по определению МВФ, является плавающим, свободно или не до конца).

Нефтяные цены упали сильно – с $68,5 за баррель до вчерашних $44, более чем на треть. И, конечно, страны – экспортеры нефти не могли этого не ощутить. И их валюты заскользили вниз. Только скользить вниз они стали по-разному. Посмотрите, например, на Канаду и Норвегию, с одной стороны, и Мексику с Индонезией – с другой. Экономики этих стран сильно отличаются по уровню развития. ВВП на душу населения (по паритету покупательной способности) в Канаде в 4 раза выше, чем в Индонезии, а в Норвегии – в 4 раза выше, чем в Мексике, и при этом в Норвегии – в 1,5 раза выше, чем в Канаде. А курсы валют у этих стран снизились примерно поровну от 5 до 10%.

Ну, скажете вы, у них и зависимость от нефти совсем другая. Вон Мексика – у нее доля нефти в экспорте меньше 15%, как можно равнять ее с Россией? Соглашусь. Зависимость от нефти у нее, очевидно, поменьше, чем у России. Но посмотрите на Канаду, у которой топливо (нефть, газ, нефтепродукты) составляет четверть экспорта, но если добавить сюда металлы, минеральное сырье, химическую продукцию, продовольствие (назову все это «природные ресурсы»), то сырьевая доля экспорта возрастает до 50%. У Индонезии (все природные ресурсы с продовольствием) составляют 60%, а у Норвегии только топливо занимает, как и у России, две трети экспорта. И ничего, валюты чувствуют себя достаточно уверенно. Кстати, вспомните 1998 год – тогда индонезийская рупия летела вниз покруче, чем российский рубль.

А если посмотреть на Мексику, то всего 25 лет назад, в 1990 г., в ее экспорте доля природных ресурсов (с продовольствием) составляла более 60%, а сейчас – около 30%. Что случилось? Нефть закончилась? Да, правда, нефти стало существенно меньше. Но при этом стоимость годового экспорта за четверть века выросла в 14 раз (в среднем более 30% годового роста), а главной позицией в экспорте стала продукция машиностроения, на которую приходится 55% экспорта. Так что же случилось? Да просто с 1994 г. заработала Североамериканская зона свободной торговли (США – Канада – Мексика) и были сняты ограничения на свободу движения инвестиций. А ведь могла Мексика попытаться создать какой-нибудь центральноамериканский таможенный союз с Никарагуа, Кубой, Венесуэлой, Эквадором. И жизнь повернулась бы по-другому.

Примеры этих четырех стран наглядно показывают, что зависимость экономик и валют от цен на нефть – вещь объективная, но не всеподавляющая.
Что же с аутсайдерами – теми странами, валюты которых упали сильнее всех? С Колумбией совсем просто – углеводороды, как и у России, составляют две трети экспорта, а сама страна кошмарится наркобаронами и левацкими организациями, что, понятно, ни росту экономики, ни стабильности валюты не помогает.

У Бразилии история более сложная. Эта страна перед кризисом 2008 г. была образцом трансформации государства. Из страны, власть в которой переходила от одной хунты к другой, а экономика несколько десятилетий билась в паутине высокой инфляции и нулевого роста, Бразилия превратилась в страну с устойчивыми демократическими институтами, стабильной экономической ситуацией, высокими темпами роста. В 2000-е гг. Бразилия по уровню ВВП на душу населения впервые смогла обогнать соседку Аргентину, о чем на протяжении почти всего ХХ века и мечтать никто не мог. Хотя топливо в ее экспорте составляет не более 8%, но в целом природные ресурсы с продовольствием – около 70%. Но при этом у Бразилии большая доля продукции машиностроения в экспорте (18%), и девальвация реала делает ее более конкурентоспособной на мировых рынках. Казалось бы, могла бы валюта и поустойчивее быть, но громкий коррупционный скандал, в котором замешаны правящая партия и действующий президент, – все это привело к бегству капитала и росту политической неопределенности, что нигде и никогда не способствует устойчивости экономики. В этом и есть истинная причина высокой нестабильности валюты Бразилии.

Так что же происходит с рублем? Почему он так стремительно катится вниз? А то, что у российской экономики сегодня нет никаких иных ресурсов для поддержки рубля, кроме цен на нефть. Согласно данным Росстата, рецессия, продолжающаяся уже четыре квартала, стала самой длинной с 1997 г. И пока никто, кроме оптимиста «по должности» – министра экономического развития Алексея Улюкаева, не видит света в конце тоннеля. Резко падает уровень жизни, новая девальвация рубля обернется новым витком роста цен и дальнейшим снижением реальных доходов россиян. Падение инвестиций в экономике началось в конце 2013 г., и они продолжают сокращаться, так как мировые рынки капитала закрыты из-за введенных санкций, а российские рынки капитала были опустошены Минфином, который два года подряд конфисковывал пенсионные накопления. Но самое главное – российский бизнес не испытывает сильного желания инвестировать: остатки денежных средств на счетах предприятий растут (и рублевые, и валютные), но они не трансформируются в инвестиции. Почему?

Повторю то, что говорил уже неоднократно: главная проблема российской экономики (и России в целом) – это целенаправленное разрушение основополагающих государственных институтов, обеспечивающих защиту прав собственности. Российская власть не только не останавливает этот самоубийственный процесс, но и, напротив, активизирует его при каждой возможности. Дело Сенцова, дело Савченко, дело Кохвера, воронежское «маковое» дело, циничное выкидывание «Парнаса» из участия в региональных выборах на первый взгляд не имеют к экономике никакого отношения. Но это только на первый взгляд. А на самом деле эти кафкианские действа опускают ниже плинтуса репутацию российского суда и отчетливо демонстрируют, что Кремлю абсолютно наплевать на то, что происходит в экономике.

Рынок можно ввести в заблуждение, но его нельзя обмануть.

Мне кажется, что пришло то время, когда у Кремля закончились ресурсы, позволявшие вводить кого-либо в заблуждение, и рубль отправился в действительно свободное глубоководное плавание. Дном, от которого можно будет оттолкнуться, для рубля, как и для российской экономики в целом, отныне может стать только четкая и внятная, подкрепленная реальными действиями стратегия государства на воссоздание тех институтов, которые разрушались на протяжении 15 лет, – политической и экономической конкуренции, верховенства права и независимого суда, независимых СМИ. Но все это не вписывается в систему власти Владимира Путина и, несомненно, будет ее разрушать. Поэтому шансов на то, что действующий российский президент пойдет по этому пути и, следовательно, протянет руку помощи утопающему российскому рублю, на мой взгляд, нет.

Об авторе. 

Сергей Алексашенко – старший научный сотрудник Центра развития НИУ ВШЭ; старший научный сотрудник Института Брукингса