О наполеоновских войнах знает каждый. А каким был бы организованный им мир?

Не люблю расхожей банальности: “История не знает сослагательного наклонения”.

Изменить прошлое, конечно, нельзя. Но историю изучают, чтобы решать, какими быть и как жить дальше. Весьма интересно и поучительно анализировать не только факты, но и альтернативные варианты. А альтернатива есть всегда, пока настоящее и будущее не стали прошлым.

Шанс победить при Ватерлоо у Наполеона был – если бы Груши поспешил, а Блюхер опоздал. Шанса выиграть войну не было.

Во время “Ста дней” Наполеон сумел мобилизовать 128 тысяч человек, а совокупные силы союзников, не считая резервов, составляли 700 тысяч. Были бы разбиты англичане и пруссаки, подоспели бы русские и австрийцы.

К тому моменту поезд уже ушел.

Но что было бы, если бы Александр I не на словах, а на деле примкнул к Тильзитской системе, сулившей России большие выгоды даже по оценке славянофила и патриота Николая Данилевского? Или в 1812 году дрогнул и запросил мира? Или Наполеон не совершил бы, по практически единодушному мнению исследователей, роковой ошибки и остановился под Смоленском?

Конечно, на пути к мировому господству оставалось еще одно препятствие: Англия.

Однако французские верфи могли строить по 20 боевых кораблей в год, причем более современных и мощных, чем в британском флоте, что верно показано в фильме “Хозяин морей”. Недоставало опытных адмиралов, офицеров и матросов, но, в принципе, Наполеону просто не хватило времени.

О будущем Британии он уже подумал, заявив на острове Святой Елены своему врачу О’Меару, что намеревался сделать его родину республикой, упразднить привилегии аристократии и палату пэров и уравнять в правах протестантов и католиков.

А еще первым из мировых политиков, почти за век до возникновения сионизма, выдвинул идею воссоздания Израиля.

Вторая попытка

Есть мнение, что история знала три великие попытки объединения Европы: Древний Рим, Наполеон, а третью пытается осуществить на наших глазах Европейский Союз.

Современный российский писатель и историк Александр Никонов так и озаглавил свой труд о корсиканце: “Наполеон. Вторая попытка”.

Главным источником информации о послевоенных планах несостоявшегося объединителя является книга “Мемориал Святой Елены”. Ее автор, граф Эммануэль де Лас-Каз, последовал за своим кумиром в ссылку и шесть лет записывал его слова.

“Это было для великой цели, для конца случайностей и начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех”, – продиктовал Наполеон Лас-Казу.

“Удовлетворенный и везде спокойный, я бы тоже имел свой [Венский] конгресс и свой Священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В собрании государей мы обсуждали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином”.

“Европа скоро составила бы один народ, и всякий, путешествуя, находился бы всегда в общей родине. Я собирался создать такую Европу, в которой граждане имели бы одну национальность и могли перемещаться из одного конца в другой с одним паспортом”.

“Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей”.

“Вернувшись во Францию, я провозгласил бы ее границы неизменными, всякое новое распространение – антинациональным. Мое диктаторство кончилось бы, а началось бы конституционное правление”.

Чем не Евросоюз?

Накануне годовщины Ватерлоо в рунете появилась статья под заголовком: “Наполеон мечтал о безвизовом режиме”.

Лев Толстой не пожалел в “Войне и мире” места, чтобы привести обширную цитату, но лишь затем, чтобы тут же объявить ее жалкой попыткой самооправдания.

Ну, он Наполеона сильно не любил, дело известное: и не столько за то, что воевал с Россией, сколько как антипода его собственной жизненной философии неделания и непротивленчества.

Но отчего не предположить, что Наполеон говорил то, что думал?

Эффективный менеджер

Насколько реален был “прекрасный новый мир”, даже если бы Наполеону удалось одолеть всех на поле боя?

Многие считают его по натуре завоевателем и авантюристом, а не созидателем. В современной России Бонапарта иногда сравнивают с Борисом Ельциным, который-де становился велик в моменты кризиса и опасности, а в будничные времена начинал скучать и “работать с документами”.

Воевать Наполеон, несомненно, любил, как любит всякий человек делать то, что у него хорошо получается. Однако и к мирному планомерному труду, как свидетельствуют факты, был способен.

Французская экономика, несмотря на военные расходы, процветала. В 1812 году внешнеторговый баланс был сведен с профицитом в 126 млн франков. Выплавка стали увеличилась вдвое, добыча угля в пять раз.

“Жизнь, которую я веду, очень огорчает меня: унося в лагеря и походы, она отрывает меня от главного предмета моих забот: хорошей организации, относящейся к банкам, мануфактуре и торговле”, – писал Наполеон в 1805 году министру финансов Годэну.

Список шоссейных дорог, портов, мостов и каналов, построенных или модернизированных за 14 лет его правления, занимает две с половиной страницы. Количество бесплатных мест в учебных заведениях удвоилось.

Многие нововведения того времени, от Банка Франции до ордена Почетного Легиона, работают и сегодня.

Гражданский кодекс, созданный при личном участии Наполеона за четыре месяца, и, с некоторыми изменениями, действующий во Франции поныне, он сам считал лучшим памятником себе.

Щедро финансировались точные науки и изобретательство. “Самое благородное и полезное занятие – способствовать утверждению новых знаний и идей”, – говорил Наполеон.

Но имелось другое, более важное препятствие.

Сила и свобода

“Создавать хорошую жизнь Наполеон умел. Вот только опыта XX века у него не было. Имелся лишь старый опыт, который мешал, а не помогал”, – пишет Александр Никонов.

К этому можно добавить, что желания отказываться от старого опыта, пожалуй, тоже не было.

Построенная Наполеоном единая Европа была бы не конфедерацией равноправных народов, а империей.

“Париж был бы столицей мира, а французы – предметом зависти для всех наций”, – заявил он Лас-Казу.

Как долго другие нации согласились бы это терпеть, вопрос риторический.

Наполеон не был расистом, как Гитлер, и не навязывал социальную утопию, как Сталин. Но люди все равно не любят принуждения, даже когда принуждают к хорошему.

Создаваемая им система почти целиком держалась на нем самом и была неустойчива, как пирамида, стоящая на острие. Сам Наполеон как-то заметил, что “французы верят в императора, но не верят в империю”. Что уж говорить обо всей Европе.

“Наполеон не мог победить, потому что побеждал исключительно своим персональным гением. Когда-нибудь Европа сломала бы его”, – полагает Никонов. А не его, так слабого и неспособного сына.

Конечно, могло бы и стерпеться. Чем, в конце концов, империя Наполеона отличалась бы от тогдашней Австро-Венгрии, в которой шесть миллионов немцев правили 28 миллионами не-немцев?

Но, скорее всего, в долгосрочной перспективе из проекта Наполеона ничего не вышло бы. Хотя прививка прогресса, интернационализма, гражданского равенства миру, наверное, не повредила бы.

“Третья попытка” покончить с войнами, сделать условными границы, установить общие разумные законы отличается от первых двух тем, что осуществляется на добровольной основе. Оттого и шансов у нее больше. Во всяком случае, охота верить.

Мечта Наполеона сбывается. Но по-настоящему прочные перемены несет не сила, а свобода, разум и право.

Солнце взойдет

Александр Герцен говорил, что ему “всякий раз в груди делается холодно и страшно” при взгляде на популярную литографию, на которой Веллингтон и Блюхер поздравляли друг друга с победой при Ватерлоо.

“Как им не радоваться! Они только что своротили историю с большой дороги по самую ступицу в грязь, и в такую грязь, из которой ее в полвека не вытащить”, – писал Герцен.

После падения колосса в Европе восторжествовала дикая реакция.

Король Франции Карл X во всеуслышание говорил, что хочет вернуть времена Людовика Святого и утверждал, что лично общается с Пресвятой Богородицей, которая советует ему отменить парламентаризм и свободу печати.

В России законсервировалось крепостное право. Зачем что-то реформировать и модернизировать, когда мы и так великие?!

В Испании официально восстановили инквизицию, в Ганновере пытки, в Папской области, наоборот, отменили оспопрививание и освещение улиц фонарями лишь потому, что это было введено французами.

Вот только во Франции откат продлился 15 лет, в Германии 30 лет, в Италии и России полвека.

Рукописи не горят, а хорошие идеи не умирают, с их авторами, или без них. После ночи всегда наступает рассвет. Когда дует ветер перемен, надо не плевать против него, а ставить паруса.

Наполеон в Новом Свете

С Ватерлоо связана еще одна увлекательная виртуальность, о которой пишет американский историк Алистер Хорн.

Проиграв последний бой в Европе, Наполеон подумывал бежать в США.

Он прибыл в порт Рошфор, где ожидали два фрегата. Выход в океан преграждали превосходящие силы британского флота.

Капитаны явились к Наполеону и сказали, что бросят жребий: пусть император прорывается на одном из кораблей, а другой будет, сколько сумеет, сдерживать англичан. Второй фрегат, конечно, погибнет, но они и их люди готовы на это. Замысел рискованный, однако шансы есть.

Наполеон ответил, что считал себя вправе требовать от французов отдавать жизнь за отечество, но не ради его личного спасения.

А если бы ему удалось достичь американских берегов?

Наполеону было всего 46 лет, человек он был невероятно деятельный и точно не захотел бы отсиживаться в эмиграции, как таракан за печкой.

В США существовала сильная профранцузская партия, рассматривавшая Британию как недавнего угнетателя. К ней принадлежал, в частности, Томас Джефферсон.

В Луизиане, которую Наполеон в 1803 году продал молодой республике (а это не только нынешняя Луизиана, но целых 14 южных штатов), сохранялось огромное влияние французской культуры.

Наполеон с его славой и авторитетом вполне мог стать, если не правителем, то главнокомандующим армией Соединенных Штатов, попробовать отбить у Англии Канаду, а у Испании и Португалии их латиноамериканские колонии, создать для себя новую империю.

Вполне возможно, практичные янки не пожелали бы ввязываться в войну. Но, если бы такой вариант истории состоялся, то между Наполеоном и Веллингтоном произошел бы еще один решающий бой, на сей раз за океаном, который француз, скорее всего, выиграл бы.

В этом случае, пишет Хорн, тех Соединенных Штатов, которые мы знаем сегодня, вообще бы не возникло. Была бы другая страна, менее англосаксонская, менее демократическая, с преобладанием южных плантаторов, со столицей не в Вашингтоне, а в Нью-Орлеане.

Любопытно, что не сам Наполеон, но один из членов его династии таки отметился в истории США. Внук его младшего брата Жерома Шарль (на английский лад Чарльз) Бонапарт был американским гражданином, занимал при Теодоре Рузвельте пост министра юстиции и в 1908 году основал ФБР.