– Александр, какое отношение вы имеете к Беларуси?

– У меня мама — белоруска, папа — белорус. Я родился в Ветке Гомельской области. Правда, уже на протяжении 22 лет живу в Украине. Можно сказать, что за это время “охохлился”. Мама тоже живет в Украине. Белорусские родственники меня не понимают, они одурманены пропагандой, дескать мы — каратели, фашисты. Родственники живут по всей Беларуси, они не хотят слышать мои доводы.

– А как вы оказались в батальоне “Донбасс”?

– Ну как? Как все. Добровольно. Нет, это не вдруг мне пришло в голову. Началось все с Майдана. В то время я еще сомневался, что делать, какую сторону принимать. Россия же наш братский народ, не может такого быть… Когда же начали убивать людей, тогда я сделал свой выбор, что не хочу жить при таком режиме, не хочу Советского Союза. Это был конец апреля.

– В украинских СМИ я читал, что вы были в плену в “ДНР”. Это правда?

– Конечно, был. Нас разбили в августе под Иловайском. Это был жесткий плен… Действительно, это было очень жестко. Был и холод, и голод. Это было печально.

– Издевались?

– А как вы думаете?

– Я думаю, что да.

– Вот вы и дали правильный ответ на свой вопрос. Я не хочу рассказывать, что было именно. Пусть это остается на совести тех людей, которые это вытворяли с нами. Она борются против “фашизма”, как они называют нас, методами настоящего фашизма.

– С какими людьми вы столкнулись на стороне “ДНР”?

– Разные. Были и украинцы, и добровольцы из России, и российские военные, и чеченцы. Всех было понемногу. Если сначала там действительно были люди идейные, верившие, что Россия им поможет, не бросит, то теперь они видят, что их попросту используют.

– Белорусов со стороны “дэнээровцев” вы встречали?

– Нет. Россиян — да, украинцев. Белорусов, к счастью или к сожалению, я не встречал. А в «Донбассе» было несколько белорусов.

– Где вас держали в плену?

– Первые полтора месяца нас держали в бомбоубежище в Донецке. Нас там было больше сотни человек. Потом нас разделили: 26 человек оставили в Донецке, а 77 — перевели в Иловайск. Отстраивать разрушения. Разбирали завалы, разминировали поля, подбирали не взорвавшиеся снаряды. Я не могу сказать, что там мне было комфортно, но отношение к человеку в Иловайске было несравненно лучше, чем в Донецке. Там мы пробыли 2,5 месяца. После этого был обмен, нас отвезли домой. Все счастливы, довольны, живы.

– Почему образовался Иловайский котел, как это стало возможным?

– Я не знаю… Получили команду отходить. Нам сказали, что мы едем домой. Большинство парней вздохнуло с облегчением. Многие даже не одевали бронежилеты, ничего. А потом нас стали расстреливать. А стреляли не из автоматиков и пистолетиков, чтоб вы понимали, а из танков и ракет. Завязался бой. Полегло много русских, молодых ребят срочной службы.

– Почему часть смогла выйти, а другая часть осталась?

– Все было на удачу. Кто-то не мог бросить раненых товарищей, кто-то — еще что-то. Было много причин, у каждого своя правда. Мы с нашим взводом сели и обсудили ситуацию. Решили, что мы с первых дней были вместе, поэтому и отступать будем вместе. Русские предложили условие, если мы сдаемся в плен, то они передают наших раненых на украинскую территорию.

– Вы все время говорите “русские”…

– Да потому что я видел их документы, я разговаривал с ними. Я знаю, что это была регулярная российская армия. Меня убеждать в том, что там нет русских, просто смешно.

– Какую службу вы выполняли в “Донбассе”?

– Я автоматчик. Простой рядовой. Выполнял те задачи, которые передо мной ставили.

– Многих знакомых потеряли на этой войне?

– Да, очень многих. Были убиты все мои командиры, друзья. Это суровая реальность. От этого, к сожалению, никуда не деться. Люди умирают.

– У вас возникали мысли, что живым уже не вернетесь с фронта?

– Постоянно.

– Чем сейчас занимаетесь?

– Собираю документы на реабилитацию. Возвращаюсь к жизни. Мы получаем статус участника боевых действий, но его не так легко получить. Если будешь сидеть дома, то ясно, что никто не придет, чтобы тебе предложить этот статус. Это дает какие-то скидки на коммунальные услуги, на что-то еще.

– В Беларусь не собираетесь заехать в ближайшее время?

– Последний раз был года два назад. Хочется, конечно, снова съездить к родственникам, друзьям, но я не могу. Честно говоря, я немного боюсь ехать. По возможности, я всегда слежу, что происходит там. Но трудно найти объективную оценку того, что происходит в Беларуси. Что-то скрывают, что-то недоговаривают. Свободы слова в Беларуси меньше, чем в Украине. Если бы КГБ — или кто там? — давал больше свободы слова, то о Беларуси больше бы знали. Может быть, даже в чем-то и помогли.