Своими воспоминаниями с Медиа-Полесьем поделилась свидетельница Великой Отечественной войны – Короткая Варвара Григорьевна, сейчас она живёт в деревне Лосичи Пинского района.

В семье Варвары Григорьевны День Победы всегда был особым днём. Не вернулся с фронта отец, несколько лет назад ушли из жизни два старших брата – Фёдор и Алексей, ветераны войны. Даже сегодня, через 74 года, бабушке Варе тяжело рассказывать о той жизни, очень трагичные воспоминания.

Через 70 лет узнали, где погиб отец

Раньше мы жили в деревне Залесье Петриковского района Гомельской области. У нас была большая семья: отец, мама, три брата и я. Наша мама Марылька умерла до войны. Отец, Григорий Иванович, женился второй раз. Жену взял из деревни Ванюжичи, её звали Агафья Аникеевна. В 1936 году появился младший брат Пётр.

Когда началась война, мне было 8 лет. Я окончила 3 класс. Своего отца я мало помню. Знаю, что был он высокий, всегда ходил в шапке-кубанке. Его призвали в армию 23 июня 1941 года. Провожали на фронт всей семьей, а я в это время играла со своей подругой на другом конце деревни. Больше я никогда его не видела.

После победы отец домой не вернулся. Только через 70 лет моя внучка нашла в Интернете, что наш отец попал в плен в городе Боровске (под Москвой, Россия), и погиб в Германии в декабре 1941 года. Мама ездила в военкомат, возможно, ей показывали какие-то документы, но нам она ничего не рассказала. После войны всех пленных считали предателями.

Полицаи лютовали хуже немцев

Когда началась война, мама со старшими братьями собрала все ценные вещи, в том числе швейную машинку, лучшую одежду, картошку, муку и зерно и закопала в лесу.

Первый месяц, до прихода немцев, мы жили в своём доме. У нас была корова, свиньи, куры, запасы зерна и картошки. Но когда пришли немцы, нас выгнали из дома. Мы жили рядом, в пристройке. Всю живность перебили оккупанты, у нас ничего не осталось. Когда прошла первая волна наступления, мы вернулись в свой дом.

Старший брат Фёдор ушёл в партизаны. В одну ночь из нашей деревни ушло 6 человек. Потом два моих старших брата Алексей и Иван тоже ушли в лес. Остались мы втроём: мама Агафья, я и Пётр, которому только исполнилось 5 лет.

После этого в деревню начали наезжать полицаи. В первый раз убежать из дома мы не успели. Они «калацілі і трусілі» партизанские семьи. Особо зверствовали полицаи из соседней деревни Ванюжичи. Однажды они пришли в дом, перевернули все вещи, лучшие забрали себе. Долго допытывались у нас с младшим братом: где прячутся партизаны? Мы отвечали, что не знаем.

Тогда они поставили нас к стенке и стреляли нам поверх голов из автоматов. Но мы всё равно продолжали молчать. Одного из полицаев мама хорошо знала. Она у него спросила: «Николай, что ты делаешь? Мы же вместе в одной деревне выросли, на «вечарынцах» вместе танцевали, а ты сегодня в полицаи пошёл и над детьми моими издеваешься? Неужели ты думаешь, что тебе это сойдёт с рук?». Николай ответил: «А ты думаешь, что советская власть ещё будет?».

Когда в деревню приезжали полицаи или немцы мы убегали из дома в лес, прятались в соломе или под сараем.

Три года жили в лесу

Ближе к осени мы ушли жить в лес. Построили себе «курень» (землянку). Сначала раскапывали свои припасы, пекли хлеб.

Полицаи постоянно устраивали облавы в лесу. Однажды шёл карательный отряд по лесу, мы убегали по хвойнику, высокий такой лес был, а они из автоматов строчат и только пули по соснам «тюк, тюк, тюк».

Долго мы бежали, увидели стог сена в долинке и спрятались в нём. Сидели до поздней ночи. Потом решили вернуться обратно. Страшно. Подошли и видим, что наш «курень» догорает, одни головешки остались. Пришли, посидели, мама разгребла угли и достала нам печёную картошку. Поели и пошли искать пристанище.

Вышли на дорогу к деревне Ванюжичи, в которой жила сестра мамы Агафьи. Но там все дома стояли пустые. В печах оставался жар, на печи мама нашла дежку с тестом, напекла нам коржей. Мы перекусили и остались переночевать.

На следующий мы день вернулись в свой лес. Построили новую времянку: обставили большие деревья ветками, приложили сеном вокруг и там жили. Осенью прятались в лесу, и только ночевать приходили в «курень». Тяжелее стало зимой. Обуви практически не было. Мы садились в корчах, мама посередине. Она прятала наши ноги с Петром себе за пазуху, чтобы не замёрзли…Так мы скитались три года.

И на войне можно остаться человеком

Однажды мы попали в облаву в лесу и нас поймали немцы. Детей посадили в бричку и повезли в деревню Пилатовку. Там собирали всех пленников. Детей в лесу тогда очень много словили.

Наша мама шла следом за повозкой и по дороге разговорилась с немцем. Он немного понимал по-русски. Немец сказал: «У меня тоже дома четверо киндеров. Все маленькие. Если бы Гитлера и Сталина убили, и войны бы не было».

В Пилатовке всех согнали в барак. А тот немец, с которым мама говорила по дороге, принёс нам с кухни котелок супа и две буханки хлеба. Сказал «для киндеров».

Среди ночи мы и ещё человек 10 убежали из Пилатовки в свой лес. Нам надо было перейти через железную дорогу. Ночь. Холодно. Страшно. Переползли в темноте через насыпь и вернулись в лес.

Поселились мы все в другом «курене». Собралось в нём пять семей. Места было мало: спали и на нарах, и на полу, и на лавках. Наша семья спала у окошка. По ночам приходил старший брат Фёдор, стучал в окошко. Мама давала ему какую-нибудь еду. Еды практически не было.

Раскапывали припасы, пекли хлеб из зерна, сушенных картофельных очистков и семян щавеля. Когда зерна не стало, пекли хлеб из желудей. Этот хлеб я и мой младший брат носили в лес партизанам. Весной ели медвежий лук, заячий щавель, ягод почти не было.

С нами жила Соня-еврейка с двумя сыновьями. В одном доме всякое бывало, ссорились между собой. Во время очередной ссоры Соня сказала маме: «Я пойду к полицаям и выдам, что ты помогаешь партизанам». А мама ответила: «А я расскажу полицаям, что ты жидовка». На том ссора и закончилась.

Брата от тифа Бог вылечил

Во время войны мой старший брат Алексей заболел тифом. Их партизанский отряд был на Чёрном болоте, так называли у нас Пинские болота.

Он лежал у нас в землянке. В это время немцы пришли в лес с облавой. Кто мог, убежал, а мы остались с братом. Подошёл к нашей землянке немец, заглянул, но даже не зашёл. Очень немцы тифа боялись.

Брата от тифа Бог вылечил. Лекарств не было, лежал он долго без сознания, пока сам не отошёл. А одна из жительниц «куреня» Люба умерла от тифа. Какая красавица она была, да хорошая. Да так на лавке возле нас и положили. Потом в лесу её похоронили.

Жизнь после освобождения

Весной 44-го года рано утром в нашей землянке разбилось окно. Потом внутрь забежал немец. Мы думали, он нас расстреляет. Немец вызвал маму на улицу и спрашивал дорогу на Ванюжичи. Она ему показала и вернулась обратно. Ещё дней четыре или пять жили в лесу, уже не прятались, видели, как немцы убегали.

Потом кто-то оповестил, что война закончилась и можно возвращаться в деревню. Все были так рады, что кинулись друг к другу обниматься, целоваться. Мы собрали свои пожитки. Вернулись в деревню. Как жили в лесу пять семей, так и поселились в нашем доме.

Дом большой был, здоровый. Он уцелел, потому что в нём жили немцы. Но после них остались только стены: нигде ничего не осталось. Первое время спали на полу на соломе, укрытой большими немецкими мешками с орлами.

Потом все разошлись, остались только мы втроём. Еды не было. Мы с Петром шли 15 километров до станции Муляровка, потом ездили на товарных платформах в Лахву (Лунинецкий район). Там были засыпаны бурты картошки, то ли до войны закапывали, то ли немецкие. Она была гнилая. Мы пересушивали эту картошку, паковали в мешки и привозили домой. Толкли картошку в ступе, из той муки пекли блины. Какие они были вкусные!

После войны жизнь была тяжёлая, но под мирным небом

После войны мама с моей двоюродной сестрой ездили в Пинск, чтобы купить корову. Они продали швейную машинку и лучшую одежду, платки. Потом две недели шли пешком и вели корову до Залесья. Была зима, а они шли в лаптях. На постой не пускали. В Западной Беларуси войны почти не было, они богатые были. Когда немцы ушли, у них всё и осталось. Продавали и коров, и коней, всё.

Мы с братом оставались дома. Еды нет, накрыться нечем. Мне 11 лет, Петру – 8. Брат Иван ездил в Западную Беларусь на заработки. Привозил домой хлеб. Мама привела корову, принесла за пазухой пол-литровую бутылку молока и кусочек хлеба, настоящего, из зерна. Наверное, кто-то по дороге дал. Поставила на стол хлеб, налила в тарелку молока, и мы макали хлеб в молоко, облизывали пальцы.

После войны в школу я походила только год, закончила четвёртый класс. И начала вместе с мамой работать в колхозе. Это была уже совсем другая жизнь, тяжёлая, но под мирным небом.

Мы выросли, разъехались по разным городам и странам. День Победы стал для нас особым днём, днём памяти.