Приказ о расстреле «врагов народа» со списком из 103 имен поступил в Беларусь из Москвы. Его подписали Сталин и Молотов. В Минске список дополнили еще несколькими десятками человек. В числе литераторов в списке значились:

Алесь Дудар. «Не смеем нават гаварыць i думаць без крамлёўскай візы»

Настоящее имя Алеся Дудара, критика, поэта и переводчика – Александр Дайлидович. Переводил с русского языка на белорусский – Александра Пушкина и Сергея Есенина, «Дванаццаць» Александра Блока, с немецкого – поэтов Генриха Гейне и Эриха Вайнерта, отрывки из «Фауста» Иогана Гёте, и французского языков. Как поэт дебютировал в 1921 году в газете «Советская Беларусь». У Дудара вышли несколько сборников поэзии: («Беларусь бунтарская», «Сонечнымі сьцежкамі», «І залацісьцей, і сталёвей», «Вежа») несколько поэм и сборник рассказов «Марсэльеза». Был участником театральной труппы Владислава Голубка (его тоже репрессировали – в сентябре 1937). Алесь Дудар год проучился на литературно-лингвистическом отделении педагогического факультета БГУ. Поэту пришлось бросить университет из-за кампании против белорусских студентов-писателей.

НКВД БССР арестовывало Алеся Дудара три раза. Впервые – 20 марта 1929 года за стихотворение «Пасеклі наш край папалам…».

Второй раз – по сфабрикованному делу «Саюз вызвалення Беларусі». Оба раза его отправляли в ссылку в Смоленск. Третий раз Дудара арестовали в октябре 1936 года в Минске. 28 октября 1937 года был приговорён к смертной казни как «руководитель антисоветской объединённой шпионско-террористической национал-фашистской организации». В 1957 году оправдан посмертно. Личное дело № 10861 хранится в архиве КГБ Беларуси.

Члены литературного объединения “Молодняк”: Язэп Пуща, Алесь Дудар и Андрей Александрович

Стихотворение Алеся Дудара, за которое он был арестован в первый раз:

Пасеклі Край наш папалам,
Каб панскай вытаргаваць ласкі.
Вось гэта – вам, а гэта – нам,
Няма сумлення ў душах рабскіх.

І цягнем мы на новы строй
Старую песню і чужую:
Цыгане шумнаю талпой
Па Бесарабіі качуюць…

За ўсходнім дэспатам-царком
Мы бегаем на задніх лапах,
Нью-Ёрку грозім кулаком
І Чэмберлена лаем трапна.

Засыплем шапкамі яго,
Ура, ура – патопім ў соплях.
А нас тым часам з году ў год
Тут прадаюць ўраздроб і оптам.

Мы не шкадуем мазалёў.
Мы за чужых праклёны роім,
Але без торгу і без слоў
Мы аддаем сваіх герояў.

Не смеем нават гаварыць
І думаць без крамлёўскай візы,
Без нас ўсё робяць махляры
Ды міжнародныя падлізы.

Распаўся б камень ад жальбы
Калі б ён знаў, як торг над намі
Вядуць маскоўскія рабы
З велікапольскімі панамі.

О, ганьба, ганьба! Ў нашы дні
Такі разлом, туга такая!
І баюць байкі баюны
Северо-Западного края…

Плююць на сонца і на дзень.
О, дух наш вольны, дзе ты, дзе ты?
Ім мураўёўскі б гальштук ўздзець,
Нашчадкам мураўёўскім гэтым…

Але яшчэ глушыце кроў.
Гарыць душа і час настане,
Калі з-за поля, з-за бароў
Па-беларуску сонца гляне.

Тады мы ў шэрагах сваіх,
Быць можа, шмат каго не ўбачым.
З тугою ў сэрцы ўспомнім іх,
Але ніколі не заплачам.

А дзень чырвоны зацвіце,
І мы гукнем яму: «Дабрыдзень».
І са шчытом ці на шчыце
Ў краіну нашу зноў мы прыйдзем.

1928

Михась Чарот. «Прадажных здрайцаў ліхвяры мяне заціснулі за краты»

Настоящее имя белорусского поэта, прозаика и драматуга – Михаил Семёнович Куделька. Исследователи называют Михася Чарота одним из лидеров белорусской советской литературы 1920-х годов. Вместе с тем, оценка творчества Михася Чарота среди современников никогда не была однозначной. Михась Чарот начал писать в возрасте тринадцати лет. Раннее творчество, до 1921 года, отличается национально-патриотическим звучанием. Но после мотивы становятся революционно-пролетарскими: Чарот противопоставляет прошлую тяжелую жизнь послереволюционной, радостной. По мотивам его повести «Свинопас» был снят фильм «Лесная быль». В 1930-е г Чарот практически отошёл от литературной деятельности. Немногочисленные стихи теряют художественную новизну, превращаются в примитивные агитки.

Стихотворением «Суровы прыгавор падпісваю першым» присоединился к публичному осуждению репрессированных белорусских писателей. Тем не менее, был сам арестован 24 января 1937 года.

Осуждён внесудебным органом НКВД 28 октября 1937 года как участник «контрреволюционной нацдемовской организации» и приговорён к казни. Свое последнее стихотворение «Прысяга», про свою невиновность, написал на стене «американки». Выцарапанные на стене строки увидел и запомнил поэт Микола Хведарович, которому посчастливилось вернуться из ГУЛАГа. После допросов и пыток Чарот признал себя виновным. Реабилитирован в конце 1956 года.

Михась Чарот

«Прысяга»

Я не чакаў
І не гадаў,
Бо жыў з адкрытаю душою,
Што стрэне лютая бяда,
Падружыць з допытам,
З турмою.

Прадажных здрайцаў ліхвяры
Мяне заціснулі за краты.
Я прысягаю вам, сябры,
Мае палі,
Мае бары, —
Кажу вам — я не вінаваты!

Михась Зарецкий. «Беларускіх пісьменнікаў абвінавачваюць у тым, што яны чыста апранаюцца, носяць акуляры, маюць у кішэні насавыя хусцінкі».

Писатель начал публиковаться с 1922 года. Михась Зарецкий (настоящее имя – Михаил Касянков) в произведениях обращал внимание на события революционной действительности, жизнь рабочего человека на переломе истории, классовые столкновения, драматизм борьбы нового и старого, духовный рост человека. Зарецкий входил в Центральное Бюро литературного объединения «Маладняк». А в 1927 стал одним из инициаторов нового объединения – «Полымя». Михась Зарецкий начал театральную дискуссию в ноябре 1928 (в результате которой театры стали освещать более актуальные темы для того времени), написав две статьи: «Два экзамены (Да пытання аб тэатральнай крытыцы)», «Чым пагражае нам Белдзяржкіно? (Да крытыкі тэматычнага плана)». Такие публикации были расценены как проявление национал-демократизма. Вместе с поэтами Андреем Александровичем и Алесем Дударом заявил про выход из БГУ в «Советской Беларуси». Стал членом Союза писателей Беларуси в 1934 году. Работал заведующим отдела литературы и культуры АН БССР.

Писатель Ян Скрыган вспоминал: «У 1927 годзе Міхась Зарэцкі выглядзеў зусім іначай. Гэта быў ужо ў поўным сэнсе слова пісьменнік і інтэлігент. Папулярнасці і славе яго адпавядаў вонкавы выгляд. Апрануты ён быў, як тады казалі, чыста па-еўрапейску: самае моднае элегантнае паліто, блішчастыя пальчаткі і капялюш. А капялюш на той час мала хто насіў, гэта было нават вельмі смела. Бачылі яго найчасцей разам з А. Александровічам і А. Дударом… Мы тады зачытваліся М. Зарэцкім. Пісаў ён многа, горача і ярка».

Михася Зарецкого арестовали 3 ноября 1936 года. Осуждён тройкой НКВД 28 октября 1937 как «активный член национал-фашистской террористической организации» – заседание длилось 15 минут. Многие рукописи не сохранились, в том числе историческая драма «Рагнеда» и продолжение романа «Крывічы». Также была репрессирована жена поэта, Мария Ивановна Касянкова. Реабилитирован в 1957 году.

Сидят: Алесь Дудар, Михась Зарецкий, японский писатель Удзяку Акита, Тишка Гартный. Стоят: Григорий Раппопорт, Андрей Александрович, Дмитрий Снежко

Письмо в газету «Советская Беларусь»

Паважаны рэдактар!

Дазвольце праз Вашу газету давесці да ведама савецкай грамадскасці наступнае:
3 нейкага часу у сценах Беларускага дзяржаўнага універсітэта пачалося ўпартае цкаванне беларускіх пісьменнікаў-студэнтаў. Най-болыш яскрава гэта кампанія выявілася ў заметцы, змешчанай ў № 1 насценгазеты педфака «Кузня асветы» пад назвай «Фрагменты из жизни 2-го курса литературного отделения»1. У гэтай заметны, прасякнутай тупым мяшчанска-зайздрослівым асцервяненнем, відаць выразны замер скампраметаваць беларускага шсьменніка, узвёўшы на яго самыя бязглуздыя, самыя дзікія абвінавачванні.

Беларускіх пісьменнікаў абвінавачваюць у групавой «замкнутости», быццам не разумеючы таго, што з першых дзён наступления у універсітзт ніводзін студэнт не можа быць аднакава дружным як з тымі, з якімі ён не калькі год працаваў, так і з тымі, якіх ён першы раз бачыць у вочы.

Беларускіх пісьменнікаў абвінавачваюць у «белорусском шовинизме», не маючы на гэта абсалютна ніякіх падстаў, калі не лічыць таго, што гэтыя пісьменнікі, не ў прыклад іншым, усюды і заўсёды гавораць па-беларуску.

Беларускіх пісьменнікаў абвінавачваюць у тым, што яны чыста апранаюцца, носяць гальштукі, каўнерыкі, капялюшы, акуляры (які злачынны «шык»!), маюць на галаве валасы і ў кішэні насавыя хусцінкі.

Беларускіх пісьменнікаў абліваюць памыямі самай бруднай хуліганскай лаянкі, абзываюць «животными», раўняючы з «собаками» і ўжываючы іншыя непрыстойныя ў сценах універсітэта, прыёмы.

Гэты шалёны паход раз’юшанай дробнабуржуазнай стыхіі не сустрэў аніякага адпору з боку студэнцкіх грамадскіх арганізацый, а рэдакцыя газеты ў сваёй прьшісцы нават салідарызавалася з гэтай пісулькай і працягнула «кампанію» у чарговым нумары газеты. Дзякуючы гэтаму, шкодныя мяшчанскія настроі распаўсюдзіліся як на ўніверсітэту, так і за яго сценамі, зрабіўшы імёны беларускіх пісьмен-нікаў прадметам зласцівых насмешак і плётак.

Усё гэта зрабіла немагчымым для беларускага пісьменніка аставацца ў Беларускім дзяржаўным універсітэце і прымусіла нас з болем у сэрцы пакінуць яго і шукаць магчымасць пашырэння сваёй асветы ў іншых навучальных установах Савецкага Саюза.

Андрэй Александровiч
Алесь Дудар
Міхась Зарэцкі

Савецкая Беларусь. 1928. 4 снежня.

Тодар Кляшторный. «Хачу жыць, захлынацца і верыць».

По воспоминаниям писателя Павла Прудникова, Тодара Кляшторного в своё время называли «белорусским Есениным» из-за сходства стиля и настроения стихотворений. Тодар Кляшторный – автор интимной, пейзажной и философско-медитативной лирики. Его произведения – это стихи-песни, стихи-обращения, стихи послания, стихи, близкие к народному творчеству. Была публицистика, байки и пародии (в том числе пародия на Кондрата Крапиву) и эпиграммы. Также Кляшторный был переводчиком – в том числе перевёл на белорусский пятую часть «Швейка» (в соавсторстве с З.Астапенко), Произведения самого Кляшторного переводились на литовский, русский и украинский языки. Он работал на радио, в республиканских газетах и журналах. Был участником литературных объединений «Маладняк», «Узвышша», «Белорусскай ассоциации пролетарских писателей», неформального объединения «Таварыства аматараў выпіць і закусіць» – попытка объединить белорусскую богему, создать оппозицию «пісьменьніцкаму калгасу». В разное время участниками были и другие репрессированные поэты. Многие произведения Кляшторного при жизни осуждались со стороны защитников партийно-классового подхода к культуре.

Критика осуждала несоответствие идеологическим требованиям эпохи, наличие упадничества, пессимизма, есенинщины и богемного отношения к жизни.

Арестован 3 ноября 1936 года. Как и остальные, осуждён внесудебным органом НКВД 29 октября 1937 года в 11.00 как «член антисоветской организации». Был реабилитирован в 1957 году. Жену Кляштоного, Янину Германович, также арестовали (28 ноября 1937) и осудили особым совещанием при НКВД как «члена семьи изменника родины» до 8 лет лагерей.

Фото: racyja.com

Хачу жыць,
Захлынацца і верыць.
Піць каханьня нязведаны боль…
Дай руку мне,
Дай вусны, дай сэрца,
Дай мне воч тваіх чад-алкаголь.
Сёньня п’яны вячэрнія далі,
Сёньня п’яна вячэрняя боль…
Прамінайце, юнацкія хвалі
Прамінайце жыцьцёвую мель.
Прамінайце, жыцьцёвыя стыні.
Хай заранкамі дні зіхацяць…
…Прамінайце!..
А ў гэтых прамінах
Ёсьць адвечная існасьць жыцьця:
Маладосьць –
Гэта дзіўная казка,
Непаўторная ў нашым жыцьці…
…Ападаюць
Чароўныя краскі,
Ападаюць,
Каб больш не цьвісьці…
Дай руку мне,
Дай сэрца надломы,
На калені прысядзь, абнімі;
Прасьпявай пад вячэрнія бомы
Пра затлеўшыя ў сэрцы агні.
Ападуць залатыя лілеі.
І каханьне чароўным віном
Вечна чулае сэрца не грэе,
Вечна душы не паліць агнём.
Хай сягоньня ў туманнай дуброве
Захлынаюцца шчасьцем вятры.
Мабыць, заўтра
Не мне, а другому
Будзеш дзіўную ружу дарыць.
Мабыць, я,
Каб любоў дарагую
Ад цябе і сябе захаваць,
Не кахаючы, буду другую,
Як асеньні “піон”, цалаваць.
А сягоньня
Мне хочацца верыць…
Піць каханьня нязьведаны боль.
Дай руку мне,
Дай вусны, дай сэрца,
Дай мне воч тваіх чад-алкаголь.

1927