Этот материал основан как на личных впечатлениях автора, так и на рассказах других очевидцев и участников. Автор приехал в Минск из региона и провел три дня в протестном палаточном лагере на Октябрьской площади.

Первая палатка

Сегодня в Беларуси и за ее пределами ведутся жаркие споры: стоит ли ожидать во внешне спокойной республике событий, подобных украинским? В этом году у нас будут проходить президентские выборы, и чем ближе их дата, тем больше говорят о белорусском Майдане. Но первый Майдан, или Плошча по-нашему, здесь уже был. В марте 2006 года. Впрочем, сегодня эти относительно уже недавние события успели обрасти своими мифами и разными интерпретациями. С официальной точкой зрения – все понятно. Но немало легенд составляется и с противоположной стороны.

Кто первым тогда поставил палатку на Октябрьской площади – об этом спорить будут еще долго. Как и о том, кто вместе с Лениным нес пресловутое бревно на субботнике. Точно можно сказать: таких инициативных групп было несколько. Первая из них, связанная с одним из оппозиционных кандидатов в президенты, такие палатки получила, но разбивать их так и не стала. Другая группа собралась на совещание поздним вечером 19 марта. Только что прошел первый протестный митинг на Октябрьской площади, закончившийся невинным шествием в сторону площади Победы. Многие участники были недовольны бессмысленным, с их точки зрения, походом. На совещании на одной из “конспиративных” квартир молодой активист из Витебска Денис первым предложил: “Надо разбивать палатки…”. Впрочем, предложение было риторическим – палатки у старших товарищей были уже, видимо, заготовлены.
 

Вечером следующего дня, 20 марта, во время нового митинга палатки были поставлены. На моих глазах вокруг них собралось несколько сот человек, по периметру была выстроена живая цепь. Нашлись организаторы – был назначен комендант лагеря, его помощники, начальники секторов в оцеплении. Один их оппозиционных кандидатов, Александр Милинкевич, некоторое время оставался с протестующими, но потом уехал. Все напряженно ждали ночной зачистки. Ночью было довольно морозно и тревожно, но люди продолжали стоять. Наконец над еще зимним Минском разлилось хмурое утро. Остававшиеся на площади активисты увидели, что вокруг палаточного лагеря стоят по периметру сотрудники в штатском – но не более того… Холодное утро на радостях встречали музыкой и даже танцами – не только от избытка эмоций, но и из желания согреться.

“Застаемся?”
 

Но уже сразу выяснилось: одиночных участников протеста и их небольшие группы, покидавшие лагерь, задерживают оперативные работники “по гражданке”. Нашелся выход: некоторые протестующие выбегали из оцепления при подходе к остановке автобуса № 100 и сразу запрыгивали в него. Но скоро стало понятно: их “принимали” уже на следующей остановке. Тем временем в лагере было налажено питание и горячий чай. Хуже было с “удобствами” – однако полевой туалет устроили прямо над одним из канализационных люков. День прошел в митинговании и дальнейшем стоянии на площади. Чтобы согреться, приходилось прыгать на месте. Молодые девочки становились в оцепление с радостными улыбками, словно в хоровод, но все это было далеко не дискотека.

После суточного стояния, к вечеру, усталость и напряжение стали нарастать. Людей, казалось, стало не прибавляться, а убывать. Среди собравшегося на площади народа все больше накапливалось переодетых оперработников. В это время кандидат в президентыАлександр Козулин предложил созвать актив лагеря. Комендант лагеря, его помощники, начальники секторов и кандидаты в президенты Александр Козулин и Александр Милинкевич собрались в одной из палаток. По данным Козулина, полученным от знакомых силовиков, в это время готовилась зачистка площади, причем жесткая. 

– Будут не просто задерживать, но ломать руки, ноги, – живописал Козулин. – И еще возбудят против всех участников лагеря уголовные дела на посадку. 

Другой кандидат, Александр Милинкевич, обратился к активистам за советом: “Что делать?” После бурного обсуждения большинство все же высказалось за то, что надо избежать ненужных жертв и организованно свернуть лагерь. Решили, что два кандидата выступят на митинге и призовут собравшихся спокойно разойтись. Первым выступил Козулин, который и озвучил это общее решение. За ним выступал Милинкевич: “Застаемся!” – неожиданно призвал он. Митингующие встретили речь кандидата бурными овациями и ответным скандированием: “За-ста-ем-ся!” Козулин же просто опешил от такого неожиданного поворота и вместе со своей охраной в одинаковых черных куртках и вязаных шапочках сразу же покинул площадь. Что заставило Милинкевича так внезапно презреть недавние договоренности: мнение ближайшего окружения, настроение толпы, “тонкий” политический расчет или что-то другое, – так и осталось загадкой.

“Отмороженные”
 

Многие участники лагеря признавались потом: от перенапряжения и ночных бдений на морозе (столбик термометра опускался по ночам до -13) у них начинались слуховые галлюцинации. Сам помню: после того как я ушел с Октябрьской, в голове еще долго звенело “Жыве Беларусь!” и “Разам!”. Выходили с площади обычно вечером, когда к палаткам собиралось до несколько тысяч сочувствующих минчан, с которыми и удавалось смешаться активистам лагеря. Поскольку оперативники внимательно отслеживали всех активистов площади, то при выходе последние прибегали к разным приемам и уловкам. Например, забравшись в гущу накапливавшейся за периметром толпы, приседали, и в таком положении надев или сняв шапку, капюшон, шарф, поднимались и выходили к метро под видом случайного зеваки. Спать же в палатках, прямо на асфальте, было почти невозможно. Официальная пропаганда потом много рассказывала про “наркотики” и “секс”, с помощью которых морально не окрепшую молодежь заманивали на площадь. Видимо, и самим составителям этой “версии” событий казалось, что заниматься любовью в палатках на морозе без сильнодействующей “наркоты” – просто невозможно. Хотя за поведение или гиперсексуальность отдельных экстремалов и экстремалок, потянувшихся на площадь, отвечать тоже трудно.

Чем отличалась Плошча от украинского Майдана?
 

Здесь следует сказать, чем же отличался тот палаточный городок на Октябрьской площади, переименованной его участниками в “Плошчу Каліноўскага”, от украинского Майдана? Почти всем… Во-первых, у него не было слишком массовой поддержки ни со стороны жителей столицы, ни тем более в регионах. По крайней мере – активной поддержки. Все попытки экс-кандидатов и лидеров оппозиции призвать на помощь лагерю людей из других областей Беларуси к особым результатам не привели. Впрочем, да и все ли “призывающие” реально хотели придать протестам массовый характер? Во-вторых, и это – к счастью, протест на Октябрьской носил почти исключительно мирный характер. Никто здесь ни готовился к силовому противостоянию с милицией, ни заготавливал “коктейли Молотова”, дубинки, шлемы, щиты. Среди участников лагеря было мало представителей радикальных организаций. Но всё же они были, но об этом – чуть позже. В-третьих, белорусская Плошча была преимущественно беспартийной, гражданской, идеология национализма, тем более – радикального, еще не преобладала на ней. В-четвертых, иной характер носило и отношение к событиям со стороны Запада. Ну и, в-пятых, реакция белорусского руководства по сравнению с президентом Украины Януковичем (в марте 2006-го он еще не был президентом, проиграв своему, тоже исключительно мирному “оранжевому” Майдану), была также совершенно другой.

Если же говорить о радикалах на Октябрьской площади, то некоторый прообраз своего “Правого” и “Левого” сектора здесь все же присутствовал. “Справа” были радикальные белорусские националисты, достаточно немногочисленные. “Слева” – белорусские анархисты. Надо сказать, что некоторое время они еще терпели друг друга. Но несколько красно-черных анархистских флагов над лагерем отовсюду бросались в глаза и сильно раздражали националистов. Поэтому днем 23 марта, пользуясь тем, что в этот момент анархисты почти отсутствовали в лагере, националисты силой убрали их флаги. Несмотря на то, что большинство актива лагеря высказалось против таких действий, идеологический “плюрализм” так и не был восстановлен. На украинском Евромайдане происходило, кстати, нечто подобное. В Киеве национал-радикалы выгнали с Майдана всех “либертариев”, включая даже тех, кто именовал себя “анархо-националистами”, так и не дав им сформировать свою “Черную сотню”. 

Что до белорусских властей, то в первое время их поведение, казалось, тоже можно уподобить осторожной линии Януковича – ведь палаточному лагерю на Октябрьской дали постоять для того времени относительно долго. Поначалу оказывалось лишь точечное давление, проводились отдельные задержания. Потом лагерю перекрыли… не кислород, а канализационный сток. Что тоже само по себе весьма чувствительно. Поэтому 23 марта к Октябрьской на такси должны были подвезти биотуалет. Но сложность заключалась в том, что его надо было пронести несколько десятков метров от проспекта Независимости до оцепления. Когда такси с туалетом подъехало, группа активистов бросилась к нему через толпу сочувствующих и тут же столкнулась с переодетыми сотрудниками. Завязалась свалка. В ней один из активистов получил черепно-мозговую травму и так и пролежал всю ночь в лагере. От помощи скорой он сам отказался. А биотуалет в палаточный городок все же пронесли, кстати говоря, вместе с милицейской резиновой палкой и рацией. Но радость комфортной жизни была недолгой. Ждали зачистку перед Днем Воли, в ночь на 25 марта. После суточного нахождения в лагере, вечером в четверг, 23 марта, мне удалось выйти за оцепление на ночевку. В ту же ночь палаточный городок зачистили.

“День Воли”
 

Люди из регионов стали прибывать в столицу только в субботу, 25 марта, к очередной годовщине провозглашения Белорусской Народной Республики. Октябрьская к этому времени была уже пуста и сияла образцовым “белорусским порядком”. По очередной иронии истории, палаточный лагерь спустя 88 лет оказался столь же недолговечным, как и БНР в 1918-м. Тем не менее с утра 25 марта 2006 года проспект Независимости был запружен народом. Но и белорусский спецназ показал себя во всей красе – в новом черном снаряжении, он уже не махал дубинками налево-направо, а на манер западноевропейской полиции отработанными маневрами четко рассекал, изолировал и оттеснял толпы митингующих. В результате раздробленные колонны протестующих соединились только в сквере Янки Купалы, где и состоялся митинг. На нем Александр Козулин, возможно, желая взять реванш за тот призыв “не заставацца” на Октябрьской, кинул клич идти к спецприемнику на Окрестина – освобождать арестованных. Призвал на свою, и не только, беду. Толпы людей двинулись на Окрестина. Мне хорошо запомнилось, как люди в черных зимних полуспортивных костюмах, на которых как-то нелепо смотрелись бело-красно-белые значки, сумрачно сопровождали их по обочине. 
 

На подходе к следственному изолятору демонстрацию уже ждали. Столкновение, произошедшее здесь, кажется, до того времени еще не имело прецедентов в новейшей истории Беларуси. Милицейский спецназ, кажется, впервые применил слезоточивый газ, пострадавшие в ожесточенных столкновениях поступали в разные больницы Минска. Раненые и травмированные были и со стороны демонстрантов, и среди милиции и внутренних войск. Несмотря на наличие реально пострадавших правоохранителей, кадры “перевязанных” сверху бушлатов милиционеров, топорно сработанные на официальных телеканалах, вызвали у многих смех и недоверие. Бывший кандидат в президенты Александр Козулин был арестован и осужден “за организацию массовых беспорядков”. Несколько сот участников палаточного лагеря и демонстрации 25 марта были задержаны, многие приговорены к аресту на 10-15 суток. Такое же наказание суд дал и кандидату в президенты Александру Милинкевичу. Но массовой криминализации протестов не последовало – обещанное открытие уголовных дел против всех активных участников протестов не состоялось.

Сегодня анализ действий и властей, и оппозиционеров позволяет сказать: на самом деле в эскалации конфликта в марте 2006 года было мало заинтересованных. Александр Милинкевич, например, совсем не стремился к радикализации протестов. Он не раз публично заявлял на Плошчы, что не имеет к организации лагеря никакого отношения. И просто приходит поддержать молодых людей, по своей инициативе разбивших палатки на Октябрьской. Что, вообще-то, и было правдой. Но установка палаточного лагеря не была и спонтанным “делом масс”. Организация Плошчы готовилась параллельно действиям кандидатов в президенты и основных оппозиционных партий. А вот Александр Козулин, видимо, в противовес Милинкевичу сразу выбрал имидж радикального лидера. Но бывший ректор БГУ, очевидно, не до конца разбирался в особенностях белорусской оппозиции, а тем более – в специфике уличных акций. Одним из вариантов решения проблемы, чтобы ситуация не стала патовой, был поиск жертв. И Козулин своим походом на Окрестина это заклание организовал и сам стал главной жертвой. Уже тогда у многих участников событий остался горький осадок от противоречий и явной конкуренции между оппозиционными лидерами, от безответственности некоторых из них, стойкое ощущение того, что кто-то просто использовал идеализм рядовых участников протестов в своих целях. “На нас просто сделали картинку”, –говорили многие. Различные программы помощи пострадавшим вроде учебы за границей устраивали далеко не всех, не каждый хотел покинуть родину и стать эмигрантом – хоть и в Европе. 
 

Что касается поведения власти, то, вероятнее всего, после безобидного шествия оппозиции 19 марта на площадь Победы в ее коридорах уже не ждали особого обострения. И появление палаточного лагеря 20-21 марта на Октябрьской площади стало для властей определенной неожиданностью. Несколько дней ушло на анализ ситуации, после чего было принято решение на силовое подавление в ночь с 23 на 24 марта. С точки зрения правительства – единственно правильное. Если бы приехавшие в Минск на День Воли в субботу присоединились к палаточному лагерю, положение явно бы усложнилось. 

Но только сейчас становится понятно, что один из важнейших уроков тех дней заключается в следующем: обе стороны конфликта по тем или иным соображениям, но смогли удержаться от чрезмерной эскалации насилия и массового кровопролития. Удастся ли это сделать в дальнейшем? В свете трагических событий, потрясающих братскую нам Украину, это выглядит особенно актуальным. Но как дальше сложится ситуация в Беларуси – сегодня, наверное, не скажет никто.