– Сын очень упорный и по-хорошему упрямый и бесстрашный человек. Когда был совсем маленький, складывалось ощущение, что у него практически нет чувства самосохранения. Травма за травмой. Моё сердце никогда не было за него спокойно. Позже пришло понимание. Это не отсутствие чувства самосохранения. Это другое. Для него чувство долга, познание нового, помощь окружающим гораздо важнее своих жизни и здоровья.

Он никогда не мог пройти мимо беды, несправедливости, приходил людям на помощь. Пока был юный и наивный, мечтал стать следователем. Повзрослел, увидел, какими методами работает правоохранительная система, и стал презирать тех, кто в ней живёт. Не мог простить им степень коррумпированности, кумовства и невежества.

Он очень заботливый сын и брат. С малюсенького возраста пытался меня оградить от всех тягот и опасностей. Ему было 8 лет. Я была снова беременна. Мы купили на рынке небольшую электрокосу и несли её домой. Он считал, что это слишком тяжело для беременной женщины, а я считала, что это слишком тяжело для маленького мальчика. Мы так отбирали её друг у друга, что ударили случайно о землю и разбили… Я хотела бы снова разбить её, чтобы снова почувствовать эту степень любви и заботы.

Пока он был рядом со мной, я даже двери не всегда на ночь закрывала. У меня было ощущение какой-то тотальной защищённости.

Сын честно и стойко отслужил срочную службу в печально известных Печах. Я за полтора года не услышала от него ни одной жалобы. Сердцем я чувствовала, как ему тяжело. После службы разочаровался в белоруской армии. Предлагали остаться на контракт.

Много раз он повторял мне, что наша армия – это много аккуратно покрашенной техники, которая не сможет даже из гаража выехать.

Получил высшее образование, но не стал связывать себя с госслужбой в нынешних реалиях.

– Коснулись ли сына репрессии в Беларуси?

– Когда он узнал о Тарайковском, для него это стало потрясением. Кривцов, Шутов, избиения в Пинском ГОВД. Он не мог делать вид, что ничего не происходит. Его коллегу (безобидного и аполитичного хлопчика) задержали 10 августа по дороге с работы домой, избили, ещё и штраф дали. Просто за то, что попался на дороге у милиции…

Участвовал активно в протестах, отбывал неоднократно административный арест.

– Как созрело решение пойти воевать?

– Война застала сына на работе в Польше. Я с первого дня, когда узнала, что набирают добровольцев из других государств, понимала, что он, скорее всего, уже записался. Не говорила с ним об этом, потому что понимала, что не смогу ему сказать: не иди туда, сыночек. А скажи я хоть слово одобрения – получилось бы, что я его туда своими руками отправила. У нас вся семья такая. И его дед, и прадед (будь бы они живы) пошли бы туда в первых рядах. Его дед, когда взорвалась ЧАЭС, водил туда локомотивы со щебнем для тушения саркофага. По-мужски делал то, что мог. На все переживания родных отмахивался. А потом расплатился за это инвалидностью и ранней смертью…

Я и сама терзаю себя бесплодными мыслями о том, что ничем не могу помочь людям, страдающим от войны. Я представляю, что у сына в душе. Слышала, с какой болью он говорит о погибших украинцах.

– Какой была Ваша реакция, когда сын отправился на фронт?

– О том, что он уже на сборном пункте узнала 7 марта. Задыхаулась от ужаса. Рыдала, выла. Потом взяла себя в руки и позвонила сыну ровным голосом. Спросила, где он и почему. Он сказал, что это единственный шанс скинуть иго и начать жить в свободной Беларуси. Сказал, что не может по-другому. Я, конечно, расплакалась, сказала, что мне очень страшно за него и больно, но я благословляю его и буду молиться о нём и его побратимах. Мы долго говорили. Я помню каждое слово. Я никому не пожелаю быть на моём месте. Но и ни с кем бы им не поменялась.

– Что сын говорит о своём опыте?

– Первое время очень переживал, что просидит в тылу, пока другие рискуют. Он всё время рвётся вперёд. Идёт на боевые задания при любой возможности.

У нас уговор – он не рассказывает мне того, что может навредить другим, а я об этом не спрашиваю.

Это не увеселительная прогулка. Он подбаривает меня всё время. Но и той информации из открытых источников достаточно, чтобы не спать, не жить и дышать через раз.

– Что чувствует мать воюющего за свободу другой страны сына? Расскажите о своих переживаниях, тем более, что в полке Калиновского есть потери.

– Я не испытываю иллюзий. И не живу в мире розовых пони и поездок на отдых в оккупированный Крым. Меня сложно напугать видео смертей и фото изуродованных тел. Но разбомбленные дома, осиротевшие дети, погибшие семьи, толпы беженцев разрывают моё сердце.

Мой ребёнок на стороне тех, на кого напали. Мне этого достаточно. Будь он на стороне агрессора, я не знаю, как бы я это пережила. Я не могу понять тех, кто отдаёт свои жизни и жизни детей за вождя, но безмерно понимаю тех, кто стоит за свою землю, за свободу, за правду.

Давайте посмотрим на факты. Ракеты полетели в украинские города. А все разговоры про превентивный удар – это не более, чем манипуляции для оправдания.

Мне безумно страшно, когда сына нет на связи, когда я знаю, что он на боевом, когда приходят вести о потерях в полку. Но это не меняет моей позиции.

Когда мои дети были маленькие, я учила их – если вы потерялись, у вас случилась беда и меня нет рядом, то обратитесь к человеку в форме или к женщине с детской коляской. Теперь мой сын именно такой человек в форме.

– В России объявлена мобилизация. Что думаете на этот счёт? Что говорит сын? Будет ли натиск на защитников Украины сильнее?

– Количеством качества не заменишь. Необученные, плохо экипированные, немотивированные. Натиск безусловно будет сильнее, но ничего существенно не изменит. История знает примеры, когда пять хорошо вооруженных солдат справлялись с многотысячной толпой. Дисциплина, правильная тактика и высокотехничная экипировка гораздо важнее всего остального. Это не первая мировая. Сейчас пушечным мясом не закидаешь… Сын уверен в победе Украины, но считает, что всё это может затянуться по времени. О своём участии в этой войне он предпочитает не говорить. Каждый здравомыслящий человек прекрасно понимает, что каждая секунда на войне может стать последней. Но жизнь под лавкой не просидишь. Да и что это за жизнь? В самом начале войны он мне сказал слова, которые не выходят у меня из головы.

Умирать не страшно. Умер и тебе уже всё равно. Быть раненным не страшно. Больно, очень больно. Но не страшно. Страшно видеть, как мучают других и не иметь возможности им помочь.

– Как держите связь?

– Интернет. Только интернет. Спасибо Илону Маску несмотря на его крайне спорные последние заявления. Я живу не от вдоха до вдоха, а от весточки до весточки. Постоянно сижу в новостях. Это дарит мне иллюзию контроля.

– Вы же понимаете, что даже в случае победы Украины (а верим, что так и будет) вернуться в Беларусь при нынешнем режиме Ваш сын не сможет. Что думаете о будущем?

– Как только рухнет кремлёвский режим, не устоит и наша диктатура. Не жду прихода полка Калиновского сюда. Да и это неправильно воевать белорусам с белорусами.

Считаю, что нам самим пора научиться что-то делать, а не сидеть и ждать.

Если я права, то сын вернётся сюда строить новую армию Беларуси. Если я не права и моих земляков всё устраивает в нынешнем режиме, то сын останется служить в армии Украины. Он не наемник. Все калиновцы являются частью ВСУ и имеют военные билеты в отличие от пресловутого чвк «Вагнер».

Мне не принципиально, чтобы мои дети сидели возле меня. Мне принципиально, чтобы они были счастливы. Если такие люди не нужны родине, то пусть будет там, где его ценят.