Руководитель Правозащитного центра «Весна» говорит, что не чувствует обиды в адрес Литвы за то, что предоставленная этой страной информация стала поводом для привлечения его к суду. «Нет, никаких обид, злости у меня нет», – сказал Алесь Беляцкий на пресс-конференции, которую дал в Белорусском доме прав человека имени Бориса Звозского в Вильнюсе. С этого заявления он начал встречу с журналистами, сказав, что сразу хочет ответить на вопрос, который обязательно будет задан. «Не литовские власти меня посадили, меня в тюрьму садили белорусские власти», – цитирует правозащитника Baltic News Service.  

Перед началом пресс-конференции недавний политзаключенный снял с дверей Белорусского дома прав человека имени Бориса Звозскова плакат "Свободу Алесю Беляцкому", выразив надежду на то, что выйдут на свободу и остальные – по политическим мотивам в заключении в Беларуси находятся еще семь человек.

Представителям СМИ правозащитник заявил, что его освобождение пока слишком рано расценивать как начало положительных изменений в сфере прав человека в Беларуси. По его словам, Западу не стоит спешить с выводами. "Пока есть политзаключенные, никаких серьезных переговоров об улучшении отношений происходить не может", – акцентировал Беляцкий. Также он отметил, что с семьей останется жить в Беларуси, поскольку не видит причин покидать страну. На вопрос о том, чувствует ли он себя в безопасности в своей стране, ответил, что это философский вопрос.

После пресс-конференции Алесь Беляцкий дал интервью Delfi.lt, в котором отметил, что Литве нужно помнить, что в лице Беларуси она имеет дело не с нормальным демократическим государством ЕС, а с тоталитарным государством, и нормальные демократические процедуры, которые возможны в Литве и других странах ЕС, не подходят к ситуации в Беларуси. «Иначе происходят такие казусы и недоразумения, как со мной», – сказал правозащитник.

Полная версия интервью корреспонденту DELFI Константину Амелюшкину:
 

– В первую очередь, с освобождением вас!

– Спасибо!

– Недавно вы говорили, что не видите путей для преодоления нынешней ситуации в Беларуси. Вы не видите никаких изменений?

– Пути я вижу, но ситуация не совсем хорошая. А путь заключается в том, чтобы укреплять демократическое, гражданское общество в Беларуси. Путь только один.

– Каким образом его укреплять в нынешних условиях, если совсем недавно глава МИД Беларуси в интервью вновь сказал, в стране нет политзаключенных. Между тем, вас выпустили, о чем это говорит?

– Сами условия нашего содержания говорят о том, что политзаключенные есть. Условия отличаются от условий, в которых содержатся обыкновенные заключенные. Если бы нас в тюрьме держали как всех, то было проще объяснять, что у нас нет узников совести. Но то, как к нам относилась и администрация мест заключения, четко показывает, что у нас там другой, политический статус. Т.е. они это признают на таком уровне отношений. Я уже не говорю о том, что это совершенно не соответствует действительности.

У нас люди страдают за политические взгляды и по-разному. Они теряют работу, попадают на какие-то административные аресты (15,30 суток), их преследуют спецслужбы, вербует КГБ, как это было в советские времена. И мы имеем десятки и сотни таких случаев. Наша организация не зарегистрирована, как и сотни других организаций. Мы сейчас фактически работаем как криминал, поскольку есть уголовная ответственность за деятельность от лица незарегистрированной организации. В любой момент власти могут применить уголовную статью для преследования меня и моих коллег.

Есть большие проблемы с деятельностью свободных профсоюзов, работающие там люди лишаются своей работы, и ежегодно мы имеем десятки таких случаев. За что ни возьмись, везде мы попадаем на авторитарную систему страны. Поэтому смешно говорить, что у нас нет политических заключенных. Если бы у нас их даже бы и не было — это не есть показатель демократичности белорусского общества, которое на сегодняшний день находится в коматозном постсоветском состоянии.

– Освобождение было для вас неожиданностью?

– Абсолютно. Разговоры об освобождении шли все время, потому что все время было давление ЕС, проводили акции белорусские организации и правозащитники. На их акции власти, может быть, обращали меньше внимания, но ЕС для них важен с экономической точки зрения, поскольку это торговля, инвестиции, технологии.

– Движения белорусских властей говорят о том, что они вновь говорят об отношениях с Европой…

– Значит допекло, потому что не хватает ни своих средств, ни тех средств, которые дает Россия. Сама система управления экономикой белорусского государства не оправдывает себя. Чтобы поддерживать ее в более или менее пристойном состоянии, чтобы не было взрыва народного возмущения, обеднения масс людей, которое бы привело к обострению политической ситуации, власти вынуждены искать возможности для поддержания экономики Беларуси.

– Нечто подобное наблюдалось и раньше, сейчас, по прошествии некоторого времени, власти опять начинают использовать узников совести для достижения своих целей…

– Сам процесс освобождения мы приветствуем, потому что при отсутствии политзаключенных уровень страха в обществе становится меньше, люди становятся активнее. Немножко более активными, поскольку нельзя сказать о полном раскрепощении общества, но они становятся свободнее. И, конечно, шаг за шагом нужно идти, по крайней мере настолько, насколько белорусские власти согласны идти на уступки. Но эти уступки получаются в результате давления, это не есть добрая воля властей и лично Лукашенко, который хотел бы удержаться как можно дольше. Это вынужденные уступки, и четкая позиция ЕС, конечно же, очень важна для того, чтобы был хоть какой-то уровень прав и свобод для белорусских граждан в самой Беларуси.

– Ситуация с момента 2010 года изменилась? Удалось ли белорусским властям нейтрализовать оппозицию и гражданскую активность?

– Это, наверное, невозможно, потому что тысячи людей проявляют активность в разных сферах деятельности — правозащитной, профсоюзной деятельности, в общественных организациях. Что самое интересное, сейчас у нас наблюдается возрождение деятельности культурных организаций, что не угрожает непосредственно давлением и репрессиями. Молодежь пошла в культурную деятельность, культурных мероприятий сейчас десятки, сотни. Это чем-то мне напоминает восьмидесятые года прошлого века – когда у нас не было способов заниматься легальной политикой, эти культурные мероприятия собрали активную молодежь и там уже вырабатывались видение будущего развития Беларуси. Я сам в то время в этом участвовал и происходящее сейчас напоминает мне о тех временах. Мы вернулись к этому через 30 лет. Поэтому, если говорить о каких-то изменениях за три года,  то их нет, но у меня нет никаких сомнений: для того, чтобы они были, нам нужно работать.

– Как влияют украинские события на ситуацию в Беларуси?

– Отражается двойственно. С одной стороны, идет массовое оболванивание людей, и это самый большой и самый настораживающий тренд. С другой стороны, мне кажется, в ближайшей перспективе у украинцев появляются европейские перспективы. И это пример для белорусов, куда нам нужно идти. Определение геополитики, цивилизационных устремлений белорусов — под большим вопросом. С кем мы, с Востоком — Россией и Китаем, или с Западом и своей старой, европейской историей? Этот вопрос определения себя, своего национального «я», с кем мы, наверное, будет самым важным для Беларуси в ближайшие несколько десятилетий. Все это будет сильно влиять на жизнь нашего народа и его будущее.

– В чем вы видите угрозу для существующего режима, чего власти больше всего опасаются, если учитывать грядущие выборы президента и желание сохранить статус кво?

– Они, как мне кажется, опасаются всего, находятся в ситуации осажденной крепости. Для них сегодня нет надежного союзника, поскольку трения, которые происходят между в рамках нового ЕврАзЭС, трения с Россией показывают, что Лукашенко не видит в ней надежного союзника. Естественно, любая оппозиция и точка зрения внутри воспринимаются в штыки. Ощущение окружения врагами характерно не только для Беларуси, но и для любого авторитарного режима, и все это присутствует у нас в полной мере. Поэтому власти будут идти на любые тактические изменения для сохранения власти, но думать, что они отдадут эту власть просто так, не приходится. Стратегическая задача этой власти удержаться как можно дольше любыми способами как можно дольше.

– Вы говорите, что не держите зла на Литву за то, что с вами случилось. Тем не менее, в чем вы видите причину таких действий? Литву часто критикуют за то, что, с одной стороны, она говорит о нарушении прав и свобод человека, с другой стороны — успешно ведет бизнес в Беларуси…

– Я это воспринимаю так: литовское общество подзабыло обстановку советских времен, а у нас она сохранилась — атмосфера давления, использование каких-то механизмов против диссидентов, внутренней оппозиции и правозащитников. Как мне кажется, литовские чиновники работали по тем же правилам, по каким они работали бы с любой другой страной ЕС. Но в том и дело, что Беларусь — это не страна ЕС, это постсоветская тоталитарная страна и, если есть контакты с Беларусью, это нужно четко понимать на всех уровнях – и на политическом, и на исполнительном.

Что касается бизнеса с Беларусью, то, мне кажется, мы видим — бизнесмены хотят с ней работать, но потом оказывается, что они сильно плачут, когда белорусские власти начинают применять ограничительные меры, новые законы и т.д. Тогда бизнесмены охают и ахают, как так может быть? Да вот так, вы идете в зону особого риска во всех отношениях — это и политический риск для политиков, и экономический риск для бизнесменов. Поэтому нужно сто раз подумать, прежде чем один раз отрезать, каким образом вести отношения с официальными белорусскими властями и с белорусским бизнесом, который практически является государственным.

– Политзаключенные, по вашему мнению, будут освобождены?

– Я надеюсь и не считаю, что это пустой разговор. Если он продолжится в том же наступательном и категорическом тоне, как он шел до сих пор со стороны ЕС, думаю, что результаты неизбежно будут.

ФОТО: DELFI (Š.Mažeikos nuotr.)